Сквозь рассохшиеся старые рамы на балкон пробрался мороз. Кусочки льда в крошечном ведёрке, подтаявшие с ночи, смёрзлись в ком.
Выпавшая из руки зажигалка валяется на полу, рядом с покрытой морозным узорцем пустой бутылкой. Окна дома напротив — в туманной серой дымке, ещё не проснувшиеся, надёжно спрятанные от рассветного солнца.
Ножки кресла жалобно закряхтели, когда он пошевелился, прикрывая ладонью лицо. Плед уполз на пол, предоставляя холоду полную власть над скорчившимся человеком. Он зябко поёжился. В правой кисти неприятно покалывало — пальцы продолжали сжимать пустой стакан с еле заметной коричневой плёнкой на стенках.
Сон нехотя убредал прочь, в смутный мир исчезающей ночи. Он опустил стакан на пол и встал, потягиваясь. Подёргал старую раму, слегка приотворил, впустив струйки морозного воздуха. Едва-едва выползшее из-за горизонта солнце уже палило вовсю, старательно прогревая окоченевший за ночь город.
Днём будет тепло.
Весна — начало новой жизни. Новой эры, новых цветений, нового цикла в вечно обновляющейся Природе. Эволюция… нет, революция непокорных созданий, придавленных свинцовым гнётом зимнего постоянства. Стеклянный куб пуст — пришло время смахнуть с него пыль. Настоящая ре-эволюция начинается в марте.
Ре-эволюция. Он пробовал это слово на вкус вместе с обжигающим кофе. Слово плоховато сочеталось с растительными сливками, которыми он обильно приправлял густой терпкий напиток.
Возможно, оно будет лучше сочетаться с чем-нибудь более искусственным? Пожалуй, утренний гамбургер точно так же отдаёт техногенщиной, как и это новоизобретённое словцо.
- Нормировка
Утренний гамбургер отдавал не столько техногенщиной, сколько свежеподжаренным мясом. Толстая жирная котлета, небрежно уложенная между двумя булками, сочилась ароматом. Десяток луковых колец, прожаренных в кляре, сгрудились возле гамбургера.
Высокий стакан с настоящим морковным соком обошёлся ему дороже всей этой полунатуральной соевой роскоши.
В небольшом кафе-ресторанчике с утра было многолюдно — несмотря на выходной, горожане-жаворонки торопились позавтракать, пока действовала утренняя скидка. Юркие официантки в плиссированных юбочках сновали между тесно натыканными столиками.
Он отвернулся и стал смотреть в окно, вдумчиво пережёвывая луковые кольца. Хрустящий кляр таял во рту, постепенно раскрывая всю нежность вкуса пропаренного лука. Он поймал себя на мысли, что сегодня, сейчас, впервые за многие недели действительно наслаждается пищей, а не пропускает её сквозь себя как необходимую данность. Было ли этой следствием наступившей весны, очевидного успеха эксперимента или ночных размышлений — или же всего этого, слепленного вместе и как следует приправленного запахом котлеты, — он не знал.
За соседним столом пили кофе две девушки в пуховиках. Сразу видно — зашли не за тем, чтобы поесть, а лишь бы погреться и поболтать. Нос учуял аромат зажжённой сигареты. Нравы в заведении были демократичными, и ни о каком разделении на зоны для курящих и некурящих речи не было. Не нравится — не заходи. Но готовили тут вкусно. И он продолжал жевать, запивая гамбургер морковным соком и стараясь не обращать внимания на привкус дыма во рту. Однако настойчивый аромат нет-нет, да и завладевал его мыслями, а вместе с дымом приплывали и обрывки разговора.
— Я продала себя задёшево, — говорил женский голос за соседним столиком, — за возможность сбежать из постылой клетки. За возможность не видеть лица тех, кто только мною и живёт. За возможность держаться от них подальше. И только растратив и растоптав свою душу, я поняла, что бежала от себя…
Подобные беседы не должны вестись в дешёвых ресторанах. Они должны выплёскиваться на голову случайных попутчиков в поездах, становиться откровением у тлеющего камина, слетать с немеющего после бренди языка. Однако правда в том, что такие беседы ведутся как раз в дешёвых ресторанах. Просто потому, что на поезде некуда ехать. Оттого, что некому разжечь нарисованный камин — и нет денег на настоящее бренди…