Цимисхий отошел от стен города и приказал готовиться к штурму. Похоже, император, несмотря на поражение, не утратил веры в свою счастливую звезду. Впрочем, потери, понесенные в первой битве за Доростол хоть и были чувствительными все-таки не пробили в рядах ромеев большой бреши. Цимисхий уповал на то, что русы получили хороший урок и не посмеют более высунуться за стены. Увы, император ошибся в своем поспешном пророчестве. Всего через два дня русы вновь вышли за стены и атаковали столь стремительно, что буквально смяли передовые легионы не успевшего изготовиться к битве ромейского войска. Положение спас Варда Склир бросивший конницу в обход слишком далеко продвинувшейся фаланги Святослава. Русы вынуждены были отступить, дабы не оказаться отрезанными от города. В этот раз битва продолжалась едва ли не до самого утра и была еще более кровопролитной, чем первая. Император Цимисхий, потерявший за три дня осады более пятидесяти тысяч человек, пришел в бешенство. Потери уже невозможно было скрыть, а потому в императорском войске воцарилось уныние, переросшее почти в панику, когда отчаянные русы, совершив ночную вылазку на ладьях, напали на обоз с продовольствием с весьма печальными для ромеев последствиями.
Цимисхий вызвал в свой шатер адмирала византийского флота и орал на него так, что сорвал голос. По мнению магистра Константина, которое он не стал скрывать от патрикиев, в этот раз император был абсолютно прав. Это каким же раззявой надо быть, чтобы, имея триста судов под рукою, не просто выпустить русов из города, но и позволить им бесчинствовать на берегу.
- Я же приказал сжечь все ладьи русов! – надрывался император. – Почему ты не выполнил мой приказ?
- Русы вытащили все ладьи на берег, - оправдывался адмирал. – Откуда же я мог знать, что они решаться на вылазку.
- Нет худа без добра, - попробовал успокоить Цимисхия патрикий Василий Неф. – Теперь мы знаем, что русы испытывают недостаток в продовольствии, иначе бы они не стали так рисковать. Я бы повременил с штурмом, божественный, осада города куда более разумный шаг в создавшихся условиях.
С предложением Нефа согласились все военачальники, да и сам Цимисхий, в конце концов, пришел к выводу, что немедленный штурм приведет к слишком большим потерям, ибо у Святослава под рукой еще достаточно сил. Император приказал обнести ромейский стан рвом, дабы избежать новых неожиданностей. К стенам Доростола были выдвинуты камнеметательные машины, которые днем и ночью засыпали город градом камней. Рано или поздно у защитников Доростола должно было кончится либо терпение, либо продовольствие, и тогда ромеям останется только воспользоваться глупостью, которую они совершат. Увы, очередную глупость совершил не Святослав, ее совершили ромейские полководцы, не позаботившиеся об охране метательных машин. Очередная ночная вылазка русов вновь привела к весьма печальным для ромеев последствиям. Были уничтожены практически все осадные машины и тараны, а мечники Святослава вновь почти без потерь отошли в город. Гнев императора Иоанна был ужасен. Патрикий Василий Неф, отвечавший за осадные машины, едва не лишился головы, но, к счастью, все обошлось. Для патрикия, естественно, а не для ромейского войска, которое вот уже три месяца стояло перед Доростолом, терпя обиды и унижения от наглых русов, которые не оставляли противников в покое ни днем, ни ночью. Мало того, что воины не чувствовали себя в безопасности вне обнесенного рвом стана, так и в самом лагере ромеев едва ли не каждую ночь творились страшные дела. Слухи об оборотнях, вампирах и прочей нечестии грозили окончательно подорвать и без того невысокий боевой дух войска. Цимисхий нервничал. Из Византии шли весьма неприятные вести. Константинополь недоумевал почему предпринятый императором победоносный поход в Болгарию до сих пор не привел к желаемому результату. За недоумением могли последовать и действия, благо в авантюристах столица Византии никогда не испытывала недостатка. Слишком долгое стояние под Доростолом могло стоить императору Иоанну трона. Это понимал и сам Цимисхий, и приближенные к нему люди.
- Быть может следует вступить с русами в переговоры? – первым закинул удочку в пруд всеобщего уныния магистр Константин.
Цимисхий, сидевший в кресле, очень похожем на трон, посреди огромного, расшитого золотыми и серебряными нитями шатра, угрюмо промолчал. Что было, в общем-то, неплохим предзнаменованием. Ибо еще месяц назад в ответ на подобное предложение он непременно бы разразился грубой солдатской бранью. Но за истекшее время уверенность императора в собственных силах изрядно повыдохлась. Две кровопролитные битвы и обрушившиеся на ромеев болезни, почти неизбежные при скоплении такого количества людей, уже привели к тому, что войско императора сократилось на треть. А вот о потерях русов практически ничего не было известно. Сначала ромеи полагали, что русы уносят своих убитых с собой. Ибо многим казалось просто невероятным, что на поле битвы мертвых ромеев находят раз в десять больше, чем русов. Однако, с течением времени, патрикии пришли к выводу, что соотношение потерь один к десяти соответствует действительности, ибо русы своих мертвых сжигали на кострах, и по количеству этих костров вполне можно было судить об их истинных потерях. А следовательно сейчас под рукой у Святослава никак не менее двадцати пяти тысяч испытанных бойцов, способных пролить немало ромейской крови. Становилось очевидным, что осада Доростола ни к чему не привела, и Цимисхий настаивал на немедленном штурме, ибо бездействие приведет к окончательному разложению войска. Варда Склир колебался, по всему было видно, что предложение магистра Константина ему нравится больше, чем требования императора. Спор ромеев разрешил каган Святослав, в третий раз выведших русов за стены. Обрадованный император приказал бросить на упорного противника все имеющиеся в наличии силы. Позже, Варда Склир скажет, что никогда в жизни не видел столь ожесточенной битвы. Русы выдержали десять атак ромеев, которые накатывались на них одна за другой, и не сделали даже шагу назад. Это было форменное безумие. Никто из ромеев не мог понять, как воины кагана Святослава выжили в аду, устроенном для них императором Цимисхием и блистательным полководцем Вардой Склиром. Но они не просто выжили, а отступили в полном порядке за стены города.
- Еще одно такое сражение, божественный император, и я ни за что не поручусь, - вздохнул Варда Склир.
- Они пойдут на прорыв, - сказал Цимисхий, глядя на патрикиев сумасшедшими глазами. – Это случится в ближайшие дни. Надо быть к этому готовыми.
Третья битва под стенами Доростола не подорвала боевого духа русов, зато значительно уменьшила их численность. Кроме всего прочего в городе не хватало припасов, хотя русы честно делились продовольствием, захваченным у ромеев с местным населением. Но трехмесячная осада не могла не повлиять на настроение обывателей. Прежде благожелательно настроенные к русам, ныне они роптали все громче и громче. Наверное, именно сейчас Святослав вдруг остро осознал, что здесь, в Болгарии, он на чужой земле. У него было много сторонников среди болгар, это правда, но и врагов с каждым месяцем становилось все больше. Правнук царя Симеона и внук царевича Баяна так и не стал своим в этом краю. И причина тому – вера. Слишком долго хитроумные ромеи отравляли души болгар своими льстивыми речами, чтобы в них вновь проснулось доверие к славянским богам. Все могло бы измениться в случае победы кагана над ромеями. Но победы не было, как не было и поражения. Похоже, боги никак не могли сделать окончательный выбор в пользу кагана Святослава, несмотря на пролитые им реки крови. А ведь Святослав бросил все на жертвенный камень победы. Из ближних мечников, с которыми князь Новгородский начинал войну с Хазарским каганатом не уцелел никто. Воеводы и бояре пали один за другим в Хазарии, Византии и Болгарии. Князь Данбор, верный товарищ еще по Асмолдову походу на Бердоа, пал как герой на поле битвы под Аркадиополем. Боярин Юрий убит под Преславой. Боярин Алексей – в Киеве. Воевода Претич убит вчера под Доростолом. Неужели всех этих жертв мало Перуну? Неужели у него все еще не хватает сил, чтобы настоять на своем в споре с богами иных народов? Ведь сила павших становится силой бога. Так во всяком случае говорят волхвы. И Святослав им верил, во всяком случае, до сегодняшнего дня. Он не пощадил даже родного брата, поскольку считал, что предательство ложится черным пятном не только на клятвопреступника, но и на землю его породившую и на богов управляющих этой землей. Неужели он, каган Святослав, ошибся? Неужели слова волхвов, их пророчества, их ведовство, приносимые ими жертвы всего лишь страшное заблуждение, как об этом говорят христиане? Но ведь связь с богами можно сохранить только через кровь - причем же здесь любовь?