Говорят, именно с тех пор его стали преследовать несчастья. Клинки считали и проклятыми и святыми, и Демоническими и божественными. Их стали звать мечами Гоффаннона. В молодости, — завершил свой рассказ Джангарай, — я бы дал десять лет жизни, дорогая Каэ, чтобы узнать, кому они принадлежали на самом деле и почему Джоу Лахатал похоронил их в Аллефельде, хотя почти все прочие изделия. Древних богодНовые боги не сронули.
— Действительно интересно, — согласилась Каэ. — но мне кажется, что все‑таки ничего особенного в них нет, просто еще одна красивая легенда. Попробуй!
Джангарай с опаской протянул руки и взял клинки. Каэ подхватила его мечи, и они продолжили свои упражнения. Но обычно стремительный Джангарай с мечами Гоффаннона двигался как во сне. Получалось, что он сражается одновременно и с противником, и с клинками.
— Нет, — молвил он, окончательно измучившись. — Мне кажется, что они действительно, как псы или кони, чувствуют хозяина. Они не то чтобы рвутся из рук, но тяжелы и неудобны.
— Странно, — откликнулась Каэ, — а мне кажется, будто они сами летают.
— Значит, мечи Гоффаннона и вправду ваши, — признал Джангарай не без сожаления. — Владейте…
Устав, они вернулись к костру и спросили себе у караванщиков еще по чашке напитка, который удивительно утолял жажду и снимал напряжение.
— Как это называется? — полюбопытствовала Каэ.
— Ахай, — охотно откликнулся часовой, которому было тоскливо сидеть на страже, когда почти весь караван спит. — Его делают из цветка, который растет в пустыне. Найти ахай очень трудно. Но потом, когда лепестки высушивают и измельчают, достаточно одной щепотки на большой котел.
— А если насыпать больше? — заинтересовалась Каэтана.
— Нет‑нет, — испугался страж. — Больше никак нельзя. Человек впадает в беспамятство на многие часы, а может и не проснуться. Больше пьют, когда лекарь велит, прежде чем отрезать что‑нибудь.
— То есть как это — «отрезать»? — не понял Джангарай.
— Если что болит и вылечить нельзя, — пояснил страж. — Тогда больного поят настоем из ахай, и он засыпает. Ему режут тело, и он не чувствует боли. Ахай очень дорого стоит. Но Сайнаг‑Алдар — хороший хозяин и не жалеет его для своих людей. Мы сыты и можем часто пить ахай. А когда вернемся домой в Урукур, я выпью много красного вина, — по лицу парня промелькнула тень грядущего счастья, — и высплюсь в мягкой кровати. Потом пойду на базар и куплю себе новые сапоги. И снова выпью с друзьями — что может быть лучше?
В темноте послышались легкие шаги, и сидевшие у костра насторожились, но знакомый голос успокоил их:
— Сидите, сидите. Это я, Сайнаг‑Алдар. Не спится что‑то. Тяжко.
— Отчего тяжко? — Каэтана протянула ему чашу с напитком.
— В этом месте, дорогая госпожа, караванный путь ближе всего подходит к землям трикстеров. А в последнее время, говорят, их набеги участились. В Урукуре сплетничают, что боги покровительствуют лесному народу и помогут ему завоевать со временем и Аллаэллу, и Мерроэ, и Тевер. Не знаю, как там пойдет дело с завоеванием, но караван разграбить они вполне могут. Вот я и встал проверить, как дела. На душе‑то кошки скребут. А я своим кошкам привык верить за долгие годы.
— Тогда, может, есть смысл усилить охрану? — спросил Джангарай.
— Может, и есть, — задумчиво ответил Сайнаг‑Алдар. — Но тоже не с руки — будить людей из‑за одного предчувствия. Завтра предстоит тяжелый участок пути. Путь в Урукур розами не выстлан.
— Давай проедем верхом по окрестностям, — предложил ингевон, который тоже не доверял мнимой тишине ночи.
— А почему в степи так тихо? — вдруг спросила Каэ. — Обычно цикады, сверчки, насекомые разные… Сплю, а в ушах звенит. Но сейчас тишина, как в храме.
Мужчины переглянулись, и Сайнаг‑Алдар неожиданно зычным голосом закричал:
— Тревога! Подъем!
Ошалевшие со сна люди вскакивали, хватаясь за оружие, пытались зажечь факелы, занять оборону. Никто ничего не понимал — караванщики сталкивались в суматохе, роняли вещи. В лагере началась суета. Сайнаг‑Алдар кусал губы:
— Не успеем! Вот идиоты…
Сам он был собран, как лев пустыни, готовый дать отпор любому врагу. И враг не замедлил явиться. Бордонкай только успел встать рядом с Каэтаной, сжимая в ручищах древко Ущербной Луны, и спросить:
— Из‑за чего паника?
Степь вдруг ожила — множество людей в темных доспехах, невидимые до сих пор в ночи, поднялись во весь рост из высокой травы. Они словно вырастали из земли на пустом месте и впечатление производили довольно‑таки жуткое. Рослые, в черных одеяниях, с грубым оружием в руках, нападающие с криками и рычанием набросились на беззащитный, полусонный караван. Воины они были умелые. Каэтана с ужасом видела, как один за другим падают пронзенные мечами и копьями воины охраны, как тучные купцы, размахивая кривыми саблями, достойно встречают свою гибель.