3. Еще о нравах братьев
Каин был даровит, а Авель только наблюдателен. Авель тайно верил брату больше, чем себе. Если Каин говорил, поглядев на небо, что завтра будет дождь, то Авель был уверен, что дождь будет, но почему-то пытался спорить. Когда Каин, поглядев на большую овцу, говорил, что она издохнет, Авель знал, что это будет так, но опять-таки пытался спорить.
Каин презрительно отплевывался и показывал ему локоть, что он делал с исключительной целью условного оскорбления Авеля, а Авель в бешенстве отвратительно оголялся перед Каином, но этот вид оскорбления не действовал: Каин смеялся.
Каин рисовал палкой на песке птиц, и Авелю рисунки нравились. Но когда он хотел получше разглядеть их, Каин грубо и неприятно хохотал, отталкивал Авеля и затаптывал рисунок.
Авель был счастлив, когда Адам однажды рассердился на Каина, набросился на него, избил камнем и до крови искусал живот. От радости Авель побежал к реке, прыгал там и потирал руки, а потом вернулся со смиренным видом.
Адам недолюбливал Каина. Ева внешне тоже была холодна к нему, и в нелюбви к Каину Авель черпал свое утверждение, свое оправдание. Ему было тяжело оттого, что он сравнивал себя с Каином и нуждался в оправдании, а Каин в оправдании не нуждался.
Почти каждый день Авель обращался к Каину со всякими предложениями, и почти всегда отвергал их Каин.
Холодно и грубо отвергал, с хохотом и оскорблениями, и Авель, предлагавший для того, чтобы хоть в чем-нибудь быть первым, всегда оказывался вторым и отвергнутым.
Только одного никогда не предлагал Авель: своей помощи в работе, хотя сам помощью Каина пользовался.
— Каин, помоги мне успокоить быка, он бодается! — прибегал испуганно Авель.
Каин помогал, а потом хмуро бросал Авелю:
— Ты ничтожен, слаб, как прах, который мы топчем ногами.
И с грубым хохотом показывал ему локоть.
4. Первая драма из-за собственности
Авель сказал Каину:
— Отчего ты пьешь молоко от моей коровы? Пей от своей.
— Это моя корова, а не твоя, — отвечал Каин.
— А та корова? — показывал Авель на другую. — Тоже твоя?
— И та моя. Коли я захочу, то буду пить молоко и от той коровы.
Авель испуганно молчал.
Каин неприятно засмеялся и вдруг сказал ту страшную фразу, от которой до сих пор стонут люди, и, главное, сказал ее несерьезно, смеясь, почти издевательски:
— Авель, поделим мир между собою.
Он явно смеялся, но Авель принял предложение всерьез:
— Поделим! Поделим! Стада будут моими, а земля пусть будет твоей.
— Хорошо! — хохотал Каин.
Авель погнал стада в поле, а Каин крикнул ему, смеясь:
— Земля, по которой ты ходишь, моя!
Авель остановился, тревожно подумал, но нашелся:
— А одежда, которая на тебе, не от шкур ли моих овец?
— Прочь с моей земли! — смеялся Каин.
— Долой одежду от моих овец! — серьезно и тревожно кричал Авель.
И вдруг подбежал к Каину, побелевший от злобы и страха, дрожащий от бешенства, задыхающийся. Лицо его запрыгало, рот покривился. Он заплакал и жутко закричал:
— Мои овцы! Мои коровы! Мои козлята! Мои телята! Мои быки! Мои! Мои! Мои! Слышишь, Каин, мои!..
Он был противен, и Каин, холодно смеясь, отстранил его рукой.
Авель схватил камень, размахнулся, но Каин вырвал камень. Началась драка.
С разодранными шкурами на полуголых телах, они гнались друг за другом по полям и холмам, и по лесу.
Гулкое первобытное эхо повторяло громкий визгливый крик, слова: «Мои! Мои! Мои!» и свирепый мужественный рев, и яркий страшный хохот.
Но хохот едва не погубил Каина. Благодаря ему Авель осилил брата, прижал к земле и начал душить, бить и мять.
— Авель, — сказал Каин, — нас двое на земле. Умертвив меня, что ты скажешь отцу нашему?
Об отце и матери часто вспоминал Авель, и Каин теперь повторил этот непонятный ему довод бессознательно.
Авель оставил брата и ушел.
Каин остался лежать около леса. Он закрыл глаза — не от боли, а от тяжкой думы, от первой думы о судьбе человека на земле.
Кругом было тихо. О чем-то думали морщинами коры деревья, но думали о своем. Лицо земли было спокойно, величаво, бездумно, и яркое сияющее солнце ослепительно равнодушно освещало первое место первой братской борьбы.
5. Адам отстал от века и ничего не понимает
Адам со спокойным отцовским добродушием смотрел на лица сыновей своих. Одно лицо было в синяках и кровоподтеках. На другом кровь смешалась с грязью и землей и застыла бурыми пятнами к бороде.