— Ого! — закричал Франк, отчего Макс с его колен пулей стартовал в коридор: кот очень не любил громких звуков, напоминавших о перенесенной минно-взрывной травме. — Еще как! Самый умный мальчик во всей Варшаве. Из местечек специально приезжают на него взглянуть. Уже умеет играть в шахматы. Правда, только двигает фигуры, но почти правильно. Вот увидишь! Он весь в меня, только еще умнее. Будет премьер-министром, новым Дизраэли. Помяни мое слово!
— Давай выпьем за здоровье Мириам. — Путиловский щедрой рукой разлил остатки коньяка, плеснув Франку раза в два больше. — Как там бишь назвали младенца?
— В честь дяди, Александром!
Тут хозяин тоста закашлялся (коньяк попал не в то горло, так бывает от сильного душевного волнения при питие коньяка, посему данный продукт надо поглощать в полном спокойствии), и Франк стал бить его по спине. Прибежали Макс и Лейда Карловна, ввязались в оказание скорой помощи и преуспели. Франк не догадался соотнести рождение племянника с данным эпизодом, и тайна рождения Александра (второго) была Путиловским благополучно скрыта.
Итак, господа присяжные, подведем итоги: на сегодняшний день у подсудимого имеются в наличии два незаконнорожденных сына, причем первый из них православный, а второй — обрезан! Один князь, другой совсем наоборот — иерусалимский дворянин. Отягощающим вину обстоятельством служит тот факт, что оба носят имя Александр. Виновен. Десять лет каторжных работ в адовых смоляных котлах (по пять за каждого)!
Путиловский тихо засмеялся приговору. Франк тут же заподозрил его в помешательстве, вызванном монашеским образом жизни:
— Тебе нужно завести подругу! Я помогу.
— Ты? Чем? — удивился помешанный.
Франка можно было обвинить в чревоугодии, в пьянстве, в славословии, но в бабниках он не ходил никогда, даже в славные студенческие времена Кенигсберга. «Клара, Клара и еще раз Клара!» — было начертано на знамени сего славного рыцаря. Никто не мог указать на Франка как на развратника. Он был чист, как жена Цезаря, если не еще чище.
— Я познакомлю тебя с Карсавиной, — пролепетал Франк, припадая к последним каплям коньяка, как приговоренный к жажде припадает к ручью на самом краю пустыни. — Тебе она нравится, не отрицай!
— Как познакомишь?
— А ее брат преподает на нашей кафедре. Зайдем в гримерную, представимся друзьями Льва — и все дела. Доверься мне.
— Она еще слишком юна, — вздохнул балетоман. — Зачем ей такой старый перечник?
— Отстань! — махнул рукой Франк. — Тоже мне, Иосиф прекрасный! Через неделю она танцует, готовься. Вот только не надо задерживать меня своим кофе! Что я скажу Кларе?
— Каким кофе? — снова удивился Путиловский.
Но тут в кабинет вплыла Лейда Карловна, держа в руках фаянсовый поднос с двумя медными джезвами и чашечками тонкого саксонского фарфора. Толстая коричневая пенка венчала каждую турчанку. Запахло востоком, пряностями и трезвой головой.
— Фаш кофе, госпота!
И в это умилительно счастливое мгновение явился горевестник нового века — зазвонил телефон.
Одернув на себе крестьянский армяк и пригладив непокорный юношеский вихор, молодой человек осторожно постучал в скроенную из цельных дубовых плах дверь, могущую выдержать натиск не одной татаро-монгольской орды. Стоявшая позади сына Акилина Логиновна трижды осенила крестом узкие плечики своего любимца, своей кровинушки, сыночка богоданного, младшенького, Егорушки... «Господи! Спаси и сохрани!» — мысленно в который раз попросила она Отца Небесного.
Из-за приоткрытой двери послышалось разрешающее:
— Заходи...
Дверь отворилась и закрылась, не пропуская ни звука. Акилина Логиновна в тщетной надежде припала к двери ухом, но — увы! — ни звука оттуда не услышала. Тогда она ушла в свою давно уже одинокую спальню-келью и стала молиться на семейную икону, намоленную за два века так, что разобрать что-либо на темном проолифленном дереве не было никакой возможности, только видны были два сияющих синих глаза Того, кто все знает и всех прощает.
Сергей Лазаревич Созонов, один из богатейших купцов Уфы, сидел за столом, сколоченным из таких же дубовых плах, что и дверь, и печально взирал на младшего сына. Сын его надежд не оправдал.
Родился в 1879 году в Вятской губернии, в патриархальной религиозной семье. Отец из кре-стьян, богатый купец, крупный лесопромышленник. За участие в студенческом движении в 1901 году Созонов исключен из Московского университета. В 1902 году вступил в партию эсеров, вскоре был арестован. В июле 1903 года сослан в Восточную Сибирь на 5 лет, но в том же году бежал и вступил в Боевую организацию. Партийные клички «Авель», «Яков».