Все было бы просто замечательно, если бы не супруг, мешавшийся постоянно. У супруга, кроме титула, не было никаких мужских достоинств — ни чина, ни роста, ни стати, ни приличествующих титулу пороков: он не играл, не кутил, не заводил себе любовниц или, на худой конец, любовников. Добро бы он пил! Это примирило бы баронессу с его существованием. Так нет! Он ходил за ней, как нитка за иголкой, и скулил о том, что она не так тратит его деньги, не так одевается, не так рожает, а родив — не так воспитывает. В общем, барон был редчайший зануда, и представить себе жизнь, до конца наполненную бароном, баронесса не могла. Это приводило ее в тихий ужас. Надо было.что-то предпринять.
Она открыто ему изменила с одним великолепным стрелком и бретером, надеясь, что они с бароном будут стреляться и на лбу ее благоверного между рогов появится маленькая дырочка, несовместимая с бароновой жизнью. Но — увы! — супруг, прознав (не без помощи супруги) о появлении вышеозначенных рогов, добавлять к ним дырочку отнюдь не поспешил. Более того, он посетил своего соперника и стал выговаривать ему: зачем разбил любовь, зачем не предупредил его, зачем то, зачем это...
В отчаянии бретер бросил и соблазненную, и службу в столичном полку, записался на фронт и, по слухам, уже почти успел сложить голову за отечество, государя и баронессу. Это все только прибавило занудности супругу. Теперь он корил жену за будущую смерть молодого человека.
Чтобы не привлекать внимания, Берг прибыл на бал загодя и в штатском, имея на руках малую химическую походную лабораторию, чем вызвал повышенное внимание баронессы, оказавшейся довольно-таки прожженной пироманкой. По ее просьбе были запалены две пиротехнические свечи, устроен для тренировки слуг малый пожар в камине и при этом основательно испорчен туркестанский ковер, свидетель грехопадения баронессы. Ковер погиб, не выдав этой тайны.
Тапером был приглашен Альвист, самый выносливый из столичных таперов. Он опробовал рояль, остался им недоволен и потребовал совершенно несоразмерную плату. Пришлось пойти и на эти расходы. Уже были заказаны корзины мимоз, гвоздик, нарциссов и гиацинтов. Терять было нечего, ожидался успех, и даже зануда-хозяин был приспособлен к делу: он репетировал со слугами живую картину гибели «Варяга». Получалось премиленько, почти как на самом деле.
Берг осмотрел место будущей баталии, дал несколько ценных советов, потом не выдержал, засучил рукава и за пару часов приблизил картину морского боя к натуральной настолько близко, насколько позволяла обстановка и обстоятельства. Буде его воля, Берг взорвал бы к чертовой бабушке весь особняк баронессы, но вовремя сдержался и не стал усердствовать в организации «последнего парада». Все равно должно было получиться великолепно!
И получилось. Слухи о прошедшем бале взбудоражили Петербург не менее, чем само известие о гибели крейсера. Наиболее отсталые в умственном развитии петербуржцы поверили в то, что действительно в доме баронессы Кноритц вечером произошло сражение с японцами, закончившееся полной победой баронессы над макаками. К дому были стянуты лучшие силы окрестных пожарных частей, но благодаря талантам Берга самого худшего удалось избегнуть. Хотя, не скроем, были моменты, когда душа Берга уходила в пятки и долго оттуда не показывалась. Но Бог милостив, и все прошло как нельзя лучше.
Альвист играл как никогда, и на крышке рояля перед последним танцем — котильоном — горой лежали подарки и банты, знаки всеобщей дамской признательности. Распорядитель танцев носился по бальной зале как черт.
— Этот молодой человек далеко пойдет, — сказала великая княгиня Мария Павловна, глядя на стройную фигуру распорядителя-конногвардейца. — Как его имя?
— Барон Врангель, ваше сиятельство, — почтительно прошелестела хозяйка бала.
— Смешная фамилия, — улыбнулась великая княгиня, но запомнила.
Сбор в пользу матросиков достиг небывалой суммы — тысячи две, не менее, одними только ассигнациями! А еще серебряные портсигары, заколки с рубинами, .серьги с изумрудами, кольца без счета и прочей мишуры тысяч на семь. Вот будут счастливы защитники отечества! Кому-то хватит на новую деревянную ногу, кому-то — на руку... «Кому-нибудь не мешает приобрести и заменить голову!» Последняя фраза, мгновенно облетевшая залу, принадлежала молодому флотскому офицеру Колчаку.