— О чем ты думаешь? — тихо спросил Ярослав.
— О нас, — честно ответила я.
— Я тоже.
— И что ты думаешь? — я водила пальцем по его груди, рисуя какие-то невообразимые геометрические фигуры.
— Что мне хорошо с тобой, как ни с кем, — сказал Ярослав и чмокнул меня в лоб.
Я ничего не ответила, а просто уткнулась носом ему в грудь.
— Почему тебя прозвали Каином?
— Нам всем давали те или иные кликухи, так проще было… мы как будто обезличивались что ли. Поэтому Коля был Питером, Уханцева мы звали батей, Костя, как и в школе был стариком, Марк ботаном, Валерка малым, Сашка мамулей…
— Мамулей? — удивленно улыбнулась я.
— Ага, — вслед за ней усмехнулся Ярослав. — Потому что готовил вкусно и всегда обо всех заботился… как мамка.
— Ну, у этих прозвищ есть логические объяснения, — я надела халат и села в кресло напротив него. — Но Каин?.. ты не похож на предателя, который может сделать подлость или убить близкого ему человека.
Ярослав вдруг стал угрюмым и даже враждебным, словно за секунду его подменили на кого-то, с кем я была совершенно не знакома.
— Ты просто мало и плохо меня знаешь, — он посмотрел на меня чужим абсолютно ледяным взглядом. — И забыла, что Каин был не только предателем и человеком убившим брата, он в принципе был первом человеком на земле совершившим убийство.
— Да, я помню, — кивнула я.
— Из нашей компании я был первым, кто убил, — он встал и отошел к окну и, слегка отодвинув занавеску, посмотрел на улицу. — И я очень хорошо помню и глаза этого шиптара и то как из них испарялась жизнь, и стальной запах еще горячей крови.
Он обернулся и пристально посмотрел мне в глаза. Я почувствовала, как по спине пробежал холод и потуже запахнула полы махрового халата.
— Боишься меня такого?
— Нет, — я осторожно помотала головой и сжала кулаки, спрятанные в широкие рукава. — Боюсь тебя всегда и целиком, а не в какие-то отдельные моменты.
Ярослав отвернулся и задернул занавеску.
— Я никогда не сделаю тебе плохо, — тихо сказал он. — Обещаю.
— Расскажи мне, что было с вами дальше… — попросила я, забираясь с ногами на кровать и стараясь отогнать от себя нависшую вдруг тревогу.
— Прямо сейчас? — Ярослав нехотя приподнялся на кровати и посмотрел на часы, которые показывали 23.47.
— Да. Только включи диктофон, пожалуйста.
— Как скажешь… — Ярослав подошел к журнальному столику и, включив диктофон, закурил.
14. Ярослав
Январь 1999 года, местечко Полац, 4 км от Србица, Автономный край Косово и Метохии
Через две недели постоянных передвижений в районе Клина и неожиданных стычек с албанцами объединённая группа Уханцева и пятеро ребят примкнувшие к ним из Обилича под командованием Гави Ямши, вошли в населенный пункт Полац. Привычной тактикой они зачистили три дома, в которых прятались шиптары и, решив остаться в них до рассвета, чтобы при необходимости встретить остатки боевой группы албанцев, группа распределилась по домам.
Костя, Марк и Сашка легли на солому щедро разбросанную по полу, а Ярослав сел рядом с окном на двухчасовую вахту. Они ушли из Сбрицы чуть больше двух недель назад, чтобы избежать возможных атак со стороны албанцев, и в целом занимались доставкой провизии и медикаментов для тех групп солдат, которые были в Клине и нуждались в помощи. Боевых акций было всего три, и все они были неожиданные и плохо подготовленные, и сначала Ярослав сложнее всех из ребят отходил от каждой из них, и это бесило и угнетало.
После каждой стычки с албанскими боевиками наступал уже привычный тихий сиплый гул в голове и груди, больше походящий на ненастроенный вой старого локомотива. Ярослав всегда думал, что так из него уходит страх, который намертво въедался в поры в первые минуты после того, как они заканчивали очередной отстрел противника. Ему было необходимо около получаса, чтобы успокоить этот гул и полностью овладеть собой, своими мыслями и телом. Это был не обычный страх смерти или круговерти, в которую они попали, а скорее страх непрощения от того, что они переступили красную черту и для их душ нет хорошего пути. Завтра будет точно такой же день, с новыми трупами, новыми чистками и отражением атак местных албанцев. Завтра никогда не станет другим, а если станет, то никоим образом не изменит день прошедший.