Манинья кивнула своему неверному рабу Гараньону. На Манинье были краски смерти, и он покорно потащился за ней в лес.
Мисаэль даже посочувствовал своему бывшему товарищу, хоть и не любил его. Посочувствовал, но признал, что возмездие это справедливое.
Но не смерть была возмездием Маниньи за жадность, трусость и предательство Гараньона. Когда он стал просить у нее прощения, она не мешала ему пресмыкаться.
— С каких это пор прощают воров, Гараньон? — спросила Манинья. — Воров необходимо наказывать.
Но Гараньону, как и Хайро, была нестерпима сама мысль о смерти. Но он изгадил свою жизнь подлостью. И чем хуже он жил, тем больше боялся умереть.
— Ты глупец, Гараньон, — сказала ему Манинья, — ты не понял, что твоя жизнь и есть для тебя самое страшное наказание. Ты неверный раб, который всегда будет бегать и всегда возвращаться. Твой крест быть моим рабом, и наказание твое в том, чтобы быть со мной рядом. Ведь ты не любишь меня. Ты боишься меня и всегда хочешь от меня сбежать.
Манинья пристально, понимающе смотрела на Гараньона.
— Ты оставишь меня в живых? — торопливо спросил Гараньон.
— Конечно. Ты должен накопить много злобы. И когда я устану от жизни, ты мне наконец отомстишь.
Гараньон не слишком вникал в слова Маниньи. Он не интересовался их смыслом. Он понял одно, самое для себя важное: ему снова дали отсрочку, и считал, что выиграл очередной раунд.
Мисаэль, увидев Гараньона живым и здоровым, не поверил своим глазам. Да такого просто быть не могло! Что случилось с их госпожой?
Мудрый старый Такупай, которому уже стало легче, снисходительно смотрел на изумленного Мисаэля.
— Я-то думал, она его на кусочки разорвет! В мелкие клочки и по ветру пустит! — продолжал удивляться Мисаэль.
— С каждым днем сеньора становится все мудрее, — ответил ему тихо Такупай. — То, что она сделала, может, и похуже смерти. Моя госпожа все знает. Она необыкновенная женщина.
Манинья была сама нежность, сама любовь с Такупаем, а ему пребывание в стране мертвых будто придало власти над Маниньей, он будто стал ее мудрым отцом.
Она сидела возле Такупая, смотрела на него, а он говорил:
— Что ты так испугалась за своего Гуайко, Манинья? Кто тебе сказал, что Гуайко умрет и оставит тебя одну?
Но Манинья не стала отвечать на бессмысленные вопросы, она задала свой вопрос, который не давал ей покоя:
— Ты соединил мою руку с рукой Каталины Миранды, Гуайко. Ты был в бреду. Ты сделал глупость, но скажи, что ты знаешь об этой женщине? Почему любишь ее? Почему защищаешь?
— Знаю только одно: она ни в чем не виновата и не заслужила зла от Маниньи.
— Но разве не она первая причинила мне зло, Гуайко? Она нарушила жизнь моей сельвы, лишила меня покоя и хочет отнять моего мужчину.
— Ты великая женщина, Манинья. Ты простила даже Гаранъона, а он — дурной человек, очень дурной. Каталина похожа на беспомощного птенца. Она только учится летать, Манинья,
— Нет, она не беспомощна. Ее защищает кто-то могущественный и сильный. Много раз мои руки отказывались служить мне, когда я хотела причинить ей зло. Иной раз мне становилось даже страшно... Мне, Манинье! И еще, Гуайко, мной владеет какая-то странная нежность. Почему я испытываю нежность к той, кого не люблю?
— Потому что Манинья подошла к периоду неясности, — ласково сказал Такупай, — к периоду мудрости, к периоду перелета. Довольно пачкать руки кровью людей и животных, Манинья. Летай высоко, как птица, пока не достигнешь самого высокого в жизни. Но для того чтобы попасть туда, нужно уметь прощать.
— Смерть уже выпущена, Такупай, и никакое прощение не спасет эту женщину, — упрямо, но и печально сказала Манинья.
— Неправда, Манинья. Ты — великая женщина, ты можешь все!
— Нет! Я уже ничего не могу изменить, Гуайко. Тапара с душой Миранды почернела.
И даже Манинья Еричана не может отвести от нее смерть...
Глава 28
Связавшись по рации с командованием, лейтенант Эррера вызвал в Сан-Игнасио дополнительный транспорт, на котором можно было бы увезти арестованных партизан.
— Посиди пока здесь, красотка, — сказал он Хосефе, заперев ее в полицейском участке, — а завтра я тебе обеспечу более надежную камеру. Капрал, не спускайте с нее глаз.
— Есть, лейтенант! — встал перед ним навытяжку Рейес.
Эррера ушел, а вскоре в участок заглянул Рикардо Леон.
— Тебе не к лицу решетки, — пошутил он мрачно. — Очень жаль, что все так получилось... Но ты сама шла к этому. В твоем опасном деле невозможно все время рассчитывать на удачу.