Такупай обреченно махнул рукой и умолк. Ему было страшно даже подумать о том, что ждет Манинью впереди. Эта встреча на реке с Рикардо Леоном и девушкой, назвавшейся Каталиной Мирандой, заставила Такупая внутренне содрогнуться. Он сразу с ужасом представил, как могут дальше развернуться события. А тут еще Манинья заупрямилась — во что бы то ни стало ей опять понадобился мужчина с огненными глазами! Как же остановить ее? Как убедить? Ведь не может же Такупай рассказать ей всю правду! Не должен рассказывать! Иначе случится еще большее несчастье...
— Сколько лет прошло с тех пор, Гуайко? — услышал он властный голос госпожи.
— Что ты имеешь в виду? — спросил он и почувствовал, как мертвящий холод охватил все его существо.
— Не прикидывайся дураком. Ты прекрасно знаешь, о чем я спрашиваю.
— Двадцать пять, — вынужден был повиноваться Такупай.
— Да, у него были огненные глаза, и он меня бросил, — пробормотала Манинья. — Двадцать пять лет тому назад...
Понимая, что госпожа вновь предалась воспоминаниям, Такупай решил проявить безжалостность:
— Я вижу, тебе приятно вспоминать о любовных утехах с тем мужчиной. А почему бы тебе не припомнить, что было потом, когда он тебя не просто бросил, а бросил беременной?! Ты делала все, чтобы уничтожить этот плод, но даже купания в красных водах сельвы тебе не помогли. На какие ухищрения ты ни шла, какие заклинания ни произносила, а живот рос. Ты кричала, как раненое животное, надеясь с криком исторгнуть из себя ненавистный плод... Все было напрасно. И тогда ты поняла, что придется рожать. Позвала Такупая: «Пойдем подальше отсюда, где меня никто не сможет увидеть». Мы спустились вниз по реке Негро, и тут, неподалеку от Сан-Игнасио, ты родила...
— Дальше не надо, Гуайко, — взмолилась Манинья.
— Нет уж, слушай до конца! — не зная другого способа спасти свою госпожу, осмелился перечить ей Такупай. — У тебя родилась девочка. Такупай принял ее на руки. Вот этими руками я держал твое дитя, Манинья!
— Не надо, больше не могу, — выдохнула она.
— Слушай! Только так я смогу заставить тебя повернуть назад и не появляться в Сан-Игнасио. Вспомни, какая в ту ночь была луна. Красная, огромная. Ты взывала к ней, молила, чтобы ребенок родился мертвым. Но твоя заступница отвернула от тебя
свой кровавый лик, скрылась за тучей. И ты рожала в кромешной темноте. А потом, когда услышала крик младенца, сказала мне... Ты помнишь, что ты сказала тогда?
— Прошу тебя, Гуайко, хватит...
— Ты сказала: «Этот ребенок должен умереть. Унеси его куда-нибудь и убей. А мне принеси его мертвое сердце».
Манинья уже не могла говорить и только обессилено махала руками, моля Такупая не погружать ее и дальше в ад воспоминаний.
— Я сейчас закончу, — отреагировал на ее жесты индеец. — Ты была жестокой, потому что тебе дороже всего на свете твоя вечная молодость. «Если я взгляну на нее, — сказала ты, — это будет означать мою смерть. Иди, Гуайко, иди! Жизнь этой девочки для меня — смерть». И Такупай исполнил твою волю — принес мертвое сердце твоей дочери.
— Все, Гуайко, хватит! — обрела наконец голос Манинья. — Мы дальше не плывем! Я хочу сойти на берег и прислушаться к сельве. Надо разобраться... Я запуталась... Не могу понять, что подсказывает мне сельва...
Сойдя на берег, она приказала Такупаю оставить ее одну и, освещаемая полной, с красноватым отливом луной, удалилась в глубь сельвы.
Такупай привычными движениями соорудил себе гамак из лианы и, забравшись в него, принялся размышлять. А подумать ему было над чем! Никогда прежде он не видел свою госпожу такой неуверенной и даже... жалкой. Конечно, он уже давно замечал, что Манинья стареет, сама о том не подозревая. Но сегодня, похоже, она совсем сломалась. Такупай видел на ее лице истинное страдание, когда говорил о девочке.
Неужели в Манинье проснулось материнское чувство? Если это так, то неизвестно, что она может натворить. «Каталина Миранда», — вспомнились ему слова девушки, встреченной на реке. Без сомнения, это она! И теперь Такупаю совершенно ясно, что не мужчина с огненным взглядом заставил Манинью отклониться от курса и свернуть на реку Негро, а девушка... Да, это Каталина Миранда, появившись в сельве, спутала все планы Маниньи Еричаны! Даже золотое сияние, брезжившее впереди, оказалось бессильным. «Это голос крови приказал тебе повернуть, Манинья», — заключил Такупай.
На мгновение он прервал свои размышления, прислушался, чутким ухом уловил присутствие Маниньи, находящейся неподалеку, и повернулся на другой бок. Он не обладал даром Маниньи и не слышал, что ей нашептывает сельва, — старый Такупай мог полагаться только на свой опыт и рассудок. Сейчас ему важно было предугадать дальнейшие действия госпожи. Что же перевесит в ней — чувство материнства или жажда вечной молодости? Решить эту задачу представлялось почти невозможным, поскольку Манинья в последнее время сильно изменилась, и Такупай еще не понял, в чем суть такой перемены. Одно он знал точно: к Манинье подступила старость. Но как поведет себя эта своенравная женщина в старости? Ведь Манинья и старость — понятия несовместимые, взаимоисключающие!