Сергей жёг в ночной курилке один лист от другого и казнился вслед случившемуся слабоволию. Эка же, да каково мужика заломило: себя жалеть стал. Нет, рано радуетесь, это всё так, это временно. Мужик, он как палка, кроме своего мужского конца имеет и своё мужское начало. У Сергея всё пока на месте. Если и крадутся какие сомнения, то это так, временно, это от лекарств. Понятно, что он не Маресьев, понятно, что и не Казанова. Стыдно только, что случилось всё при свидетелях. Вон, отец полкисти на войне потерял, без профессии остался, а никто ж не видел его истерик по этому поводу. Кстати, и сам-то ведь после ранения кичился шрамами, даже позировал при случае. А что теперь? Другое? Не за Родину, не за ура.? Стыдоба. Радоваться, радоваться нужно, что жив. Радоваться тихо, тупо, животно. Жив! Вон, Геннадий-то, так и не увидел своей дочки.
Вчера наступил Новый год.
Из высокого, часто зарешёченного окна сильно, с подвыванием дуло. Пепел от неотосланного письма серыми шелушащимися скрутками отлетал под дверь. Курилка, узкая, неровно облепленная разномастным кафелем, с длинной деревянной скамьёй вдоль отделяющей от туалета стены, под утро обычно пуста. А так-то здесь свой клуб, днём набито и шумно, и завсегдатаи порой торчат часов до двух ночи, споря о политике, понтуясь знанием техники, фантазируя о любви и пересказывая бородатые анекдоты. Как у людей хватает слюни жевать изо дня на день черномырдиных, чубайсов и моник с японскими коробками-автоматами?.. Скамейка вся сплошь покрыта безнадёжно закрашиваемыми автографами обожённых, обмороженных, лишённых конечностей и кожных покровов бедолаг. Но жаждущих иллюзии полноценности. Отчаявшиеся одиноко лежали по палатам или тупо дремали в столовой около телевизора.
С Новым годом их поздравлял сам начгоспиталя и потом был детский хор.
Из-за чуть позвякивающих от выкрошившейся замазки стёкол с подвыванием дуло. Ох, хо-хо!.
Ох, хо-хо. Голые, прилизанные сопки на слиянии Шилки и Нерчи снегом до самого февраля обычно так и не покрывались. Всё, что иногда наносило с востока, дня через два-три старательно уносило с запада. Ветра здесь знаменитые. Покрытая ледяной коркой, глубоко полопавшаяся лысая земля вокруг Нерчинского казачьего острога, а потом пересылки и каторги, а после и грозящей Китаю военной базы, под своей внешней скудостью хранила несметные богатства, из-за которых сюда по-за восемь тысяч вёрст из столиц прибывали и присылались вольные и невольные авантюристы. Казаки, солдаты, купцы, ссыльные и переселенцы, каторжане, проститутки и непримиримые старообрядцы, они стаптывали десятки пар лаптей и сапог, истирали окованные колёса и полозья, вывозя, а то и на себе вынося из далёкой. Рассеи, всё необходимое для новой жизни, всё, от икон, семян, сох и винтовок, вплоть до тараканов, монист, песен и домовых. Здесь всё, кроме мяса, было привозным, и от этого цена каждой российской и, тем паче, европейской штуковины, как в увеличительном стекле, в знойном и морозном мареве двухлетнего пешего пути возрастала неисчислимо: в Нерчинской библиотеке, бывшей до революции офицерским собранием, сияли трёхметровые зеркала, на руках!.. принесённые сюда каторжанами из Москвы. Здесь, во всхолмленной суперазиатской глубине, за морем Великого Чингиза, чьё священное имя в страхе было утоплено обессиленными его ханством монголами под покровом. Байкал, вокруг отчаянно, но так прозорливо обустроенного русского городка, в глубь голубых и зелёных сопок повсюду с неистовой силой уже двести лет вгрызались и вкапывались тысячи и десятки тысяч искателей угля, железа, кобальта, урана, золота и камней-самоцветов. Колдовские карлики, человеколицые полозы и поверженные титаны, убийцы, насильники, правдолюбы и декабристы, стяжатели, инженеры и мастера каменных цветков, они выносили на свет и отправляли в далёкую Отчизну тайные сокровища страны, раскинувшейся ох как далеко за геродотовской Гипербореей. И если здесь до самых сталинских времён было слишком мало могил, чтобы крестами обрусить этот кочевой край неведомых возможностей, но теперь их стало излишне достаточно. Теперь, обильно засеянная белыми костями, волей и неволей эта земля тоже стала Россией. Дальней Русью, в избыточной пассионарности захлестнувшей, было, и американский континент, но затем стянувшейся в свои реальные возможности. Возможности осмысления, одоления и преобразования. Преобразование? Может быть, может быть в скором будущем. Но пока Читинская область, Нерчинский район, это шахты, шахты, рудники, прииски, копи и разрезы. А где изымать было нечего, там, в рукодельных норах, замаскировано таились, нацеленные на лежащий в каких-то ста сорока километрах миллиардный Китай, разной величины ракеты, неусыпным дежурством сдерживающие назревающую очередную волну Великого переселения народов. Очередного наплыва всепожирающих орд, на Дели, Самарканд, Прагу…