Империя, венец всечеловеческой идеи всемирного религиозного, государственного, этнического и социального обустройства. История человечества и исчисляется империями. Империями, как живыми системами из десятков и сотен народов, в их сложнейшей гармонии сочетания без слития, в единых космогонии и мифе, при фантастических неповторимостях законов выживания и бытовых ритуалов, при разностях земельных предназначений, в божественном единстве судеб. Империя, это полноценный и самодостаточный мир, единственно настоящий, сегодняшний мир, а всё вокруг неё, только обломки былого, или сгустки будущего. Демократии племён пигмеев и латиноамериканские диктатуры.
Путь империй связан с Солнцем. Каждой дано чуть больше тысячи двухсот лет. Зарождение, спад, расцвет, снова спад, и последний всплеск. Но и эти государственные спады проигранных войн, бунтов и неурожаев есть лишь внешняя концентрация материи на сотворении в себе духовного плода, культуры. Только в горниле и под ударами молотов из руды создаются мечи и розы, только через погружение на дно цветущий металл обретает твёрдость. И поэтому даже нынешняя Россия, ужатая чужаками и обезображенная смутами, ещё на двести лет вперёд, самостоятельный, самодостаточный мир, на который многим придётся равняться даже без желания. В этом тайна. Слова о полку, и пророчество. Божией Матери Державной…
Дороги, дороги, дороги… От пункта к пункту, от дома к службе, от сердца к сердцу. Слишком тонкие и слишком длинные, чтобы не порождать тоски. За что Россию так боятся? Со всех сторон её границы определены ледяными торосами, горными хребтами, реками, пустынями и неприветливыми морями. Наверное, оттуда, из-за рек и пустынь, её мир смотрится монолитом. Но живущие здесь знают, как нежна она изнутри, рыхла и пересыпчата от недостатка, неразвитости этой венозной, лимфатической и периферийно-нервной систем всех этих пассажиро и грузоперевозок, ЛЭП и телеграфа. Почему-то вдруг вспомнилась Рыба-кит из. Конька-горбунка… Эта Рыба-кит изначально рисовалась как осётр. То бишь, древнее существо без скелета. В осетре из костей только череп. Ха! Это же Кремль! И тогда Трансиб, хорда великого осетра России.
Дороги, вены и артерии. И от каждой станции разбегаются капилляры просёлков.
А вокзалы? Вокзалы, тромбы.
Милиционер довольно больно ткнул кончиком дубинки в грудь:
— Вставай, прибыли.
— Куда? Что тут?
— Новый Вавилон! Конечная.
Сергей с трудом взгромоздился на костыли. Неужели заснул? Нет, просто провал какой-то. Оказывается, электричка уже с полчаса стояла на конечной, и патруль, обходя опустевший состав, устало сгонял на мороз таких вот затаившихся бедолаг, торопясь до того, как объявится посадка на обратное направление. Перед Сергеем к выходу брели ещё два, крепко поддатых, мужичка. Один, который поменьше, беспрерывно материл всех и вся, от Сталина и Хрущёва до матушки Деда Мороза. Молодые менты, терпеливо замыкая шествие, не мешали народному гневу сотрясать самые основы демократической государственности и, одновременно, за то же самое клеймить национальную политическую и экономическую элиту. Второй, который повыше, похоже, вообще не разумел, что происходит. И с ним в том числе. Кое-как спустились, каждый сам. Ну, и что дальше?
— Так, вы, граждане, в вытрезвятник. А с этим что? Документы есть?
Паспорт был, но заграничный. Не предъявлять же!
— Дома всё.
— Дома? На рояле оставил?
— Да, на белом.
Патрульные переглянулись. В самом деле, не обыскивать же его: или вшей, или лишай, но что-нибудь точно подцепишь.
— Шутить изволишь? Ладно, инвалид, колупай отсюда. Иди-иди. За паспортом. Остальные налево! Вперёд шагом марш!
Нажать звонок у незнакомо оббитой светлой рейкой, а когда-то твоей, когда-то родной… двери ох и не просто. Сергей уже минут пять не мог поднять руку. Ну! Ну! Давай же.
На порог вылетела сестра. В жёлтом халатике, босиком. Да-с, милая Кэт, двадцать лет ни для кого не проходят даром. Она, видимо, кого-то ждала, открыла рывком, без вопросов и подглядывания в глазок. И с заготовленной улыбкой. Или нет, нет! Это Сергей отзвонил условным, тридцать лет назад им же придуманным набором: длинный, короткий-короткий!
— Вам, тебе хлеба?
Она уже испуганно смотрела на странное и страшное существо, повисшее на костылях, и почему-то не могла захлопнуть, пока ещё возможно, перед ним дверь. Грязное до черноты, покрытое седой двухнедельной щетиной, отёкше сизое, вздутое пятно с гнойными щёлками глаз. Глубоко полопавшиеся губы. Но за этой жутью было, что? Что?! Засаленная и закопчённая телогрейка, пустая штанина, вонь. А! А-а-а: длинный, короткий-короткий!..