— Отстал от поезда. В Красноярске. Не смог догнать на костылях.
Кэт смотрела в окно и плакала одними глазами. Лицо не кривилось, не краснело, только слёзы соскальзывали по проторенным дорожкам. Хорошо для крупного плана в кино, а на сцене не годится. На сцене нужно хотя бы голосом вибрировать. Для достоверности-то. Сергею теперь захотелось выпить. Просто мучительно.
— Сестрёнка, ты давай, ну, за помин душ.
Она словно выросла…
— Что?
— Ну, как полагается. По-русски.
Встала, принесла начатую бутылку водки, две рюмки гранёного хрусталя.
— Земля им пухом. И вечная память.
Сергей сглотнул и сморщился от боли: почка, проклятая.
— Прости, не спросил сразу: детей-то как звать? И сколько им?
— Володя и Сергей. Девять и двенадцать.
— А муж кто? Я его не знаю?
— Не знаешь. Кончил наш универ. Был до перестройки геологом. Сейчас торгует. Как все.
Сергей покивал на бутылку. Она всё так же невыносимо медлительно поморщилась, налила только ему.
— За твоих сыновей!
Он сглотнул и откинулся к стенке. Широковатые отцовы брюки, стянутые старым-престарым, ещё из детства, исшарканным вдоль дырочек ремешком, его же тёплое, застиранное нижнее солдатское бельё, наверное, выданное к юбилею как ветерану, и почти новая клетчатая рубашка. Нет, при всём старании Сергей никак не улавливал от одежды ничего особого. Никаких флюидов.
— Ты бы фотографии показала.
Кэт кивнула, и бесшумно вышла, и он быстро схватил бутылку и сделал несколько глотков прямо из горлышка. Вот теперь хорошо. Теперь душевно…
Как всё переменилось. Просто в принципе ничего не осталось из его прошлого. Ни самодельных полочек, ни наивных картинок из бересты. Даже потолок подвесной, с зеркальными полосками. Морёное дерево, никель, цветной пластик. Они всё тут вытравили. Ну, да, муж-то торгует. Ему пофиг вся ностальгия. А, тем более, не будет же он терпеть розовский мусор, теперь-то, после смерти стариков. Теперь он тут окончательно хозяин.
Сергей успел приложиться ещё раз, прежде чем сестра внесла несколько больших и малых альбомов. Кэт внимательно, с болезненным прищуром всмотрелась ему в лицо, но промолчала. Вначале подала старый, знакомый с детства, тёмно-зелёный. Наклеенные на картон чёрно-белые снимки с аккуратными мамиными примечаниями. Он, сестра, родители. А вот все вместе на берегу Обского моря. Школа, Новый год, опять выезд на природу… Надо же, даже его армейские сохранились. В конце тонкой стопкой лежали совсем свежие, ярко цветные снимки похорон. Как много народа было. И почти все незнакомые. В три ряда вокруг гробов.
— Ой-ёй, родные мои, простите, простите же меня!.. Сергей потянул к себе бутылку, хотел налить, но потом опять крупно глотнул из горла. Водка не пошла, рванула обратно и протекла из носа. Кэт выдернула поданый, было, ему альбом своих мальчиков. Быстро бросила перед ним на стол салфетку. Чего уж там! Ему и не очень-то хотелось бы видеть чужое счастье. На фоне его горя. Кое-как сглотнул. Ведь только подумать: они умерли в один день! Это же только подумать.
— Серёжа, ты больше не пей. Тебе поспать лучше.
— А потом?
— Потом мы позвоним в Улан-Удэ. Лена знает, что ты должен приехать сюда.
— Да ну её! О чём ты говоришь? Мама и папа умерли, а я не успел даже на похороны!
— Кто ж тебе виноват? Кто виноват в твоём запое?
— А как не пить? И кто не пьёт? Твой мужик, что ли? Конечно, если пофиг.
— Серёжа, это и наше горе. И мой муж вытянул на себе все эти дни. И морг, и кладбище, и поминки. Если бы не он, я бы просто сошла с ума.
— Да перестань ты!.. Горе!.. С ума!.. Бутафория. Кто тебе поверит? Я и не такие спектакли видел. У тебя же всё хорошо: муж, дети. У тебя же всё как полагается. Это я вот урод. То есть, такое моё семейное положение, урод. Калека и пустота. Ну, скажи, что тебе я не противен? Что тебя я не смущаю и не мешаю своим присутствием? Соври!
— Перестань.
— Нет!.. Он допил оставшееся. Нет. Теперь у вас всё будет ещё лучше. И квартира, и, всё. Только меня не забудьте забыть. Проветрите как следует, чтоб и не пахло. Уродом. Ха-ха, горе у них! Жилплощадь освободилась.
Кэт встала, сложила альбомы на подоконник, вытерла пальцы полотенцем:
— Будь ты проклят.
— Что?
— Что слышал. Будь проклят.
На огромном, только что заново отделанном бронзой и мраморами, новосибирском вокзале не так-то просто затеряться. Даже среди стотысячной снующей, прибывающей и убывающей, встречающей, торгующей, промышляющей и оказывающей услуги толпы, вместе с гулом и музыкальными репродукциями постепенно разряжающейся в радиусе километра. Всё время кто-то достаёт. Внутри менты, снаружи блатные. Нет, ехать ни в какой Улан-Удэ он не собирался. Деньги, конечно, взял, от них не убавится. Взял и отцову одежду: крытое коричневой плащёвкой, на натуральной цигейке пальто и чёрную кроличью шапку у него в ларьке с руками оторвали. Сразу появились друзья с хатой, пару ночей перекантовался в весёлой компании. Потом, правда, немного повздорили с хозяином, так как деньги слишком быстро кончились, а, насколько помнится, в его планы как-то не входило поить восемь человек… А потом выяснилось, что и паспорт пропал. Заграничный… Но, дело не в деньгах, нет. Просто он уже раз решил, что не поедет, значит решил. Единственное, что Сергей сделает, это пойдёт на почтамт и отправит дочери маленькую посылочку. Бандерольку с красной коробочкой. Пусть дочурка знает, что её отец, настоящий отец, не всегда был таким. Таким калекой. Он был солдатом и воевал. Воевал за Советскую Родину.