- Еще бы! Я... - девица вдруг замолчала и бросила на Виталия подозрительный взгляд. - А вы, часом, не журналист? Не репортер какой-нибудь желтой газетенки?
- Помилуйте, Катя! Разве я похож на папарацци? Хотите покажу вам пропуск? Видите: префектура, отдел социальной защиты, юрист-консультант. Здесь я потому, что помогал команде Турусова во время предвыборной кампании. Если хотите, можете справиться обо мне у помощников.
- Проехали! - Девица расслабилась. - Я догадываюсь, почему вас заинтересовала эта сцена. К Маринке хотите подкатиться, да? Что ж, в добрый путь. Я готова благословить любого охотника за приданым, лишь бы он вырвал ее из когтей этой гарпии. Только ничего у вас не выйдет, любезный. Альбина Николаевна стережет дочь, как не стерегут Алмазный фонд. - В эту минуту вернулся ее спутник с двумя фужерами и тарелкой. Катя повернулась к нему: - Игореш, не смотаешься за дополнительной порцией? Можешь особенно не торопиться, у нас тут конфиденциальный разговор.
Безропотный Игореша молча вручил ей бокал, другой бокал и тарелку отдал Виталию, изобразил что-то вроде кивка-поклона и удалился. Катя подняла бокал и с чувством произнесла:
- Чтоб Альбина сдохла! Желательно, в муках.
Виталий с сомнением посмотрел на свое шампанское.
- Довольно радикальный тост. Некоторые, знаете ли, считают, что мысль материальна.
- Ну и прекрасно, - жестко сказала Катя и залпом выпила шампанское. - Думаю, когда я вам все расскажу, вы ко мне присоединитесь. Слушайте же. Мой отец был заместителем Турусова еще в достославные советские времена. Когда мне было девять, его перевели в Старград из района, и меня отдали в ту же школу, в тот же класс, где училась Маришка. Сначала она мне страшно не понравилась - холодная, спесивая, просто принцесса на горошине какая-то. Но наши мамаши из кожи вон лезли, чтобы нас подружить. Таскали нас друг к другу в гости, водили в театр, на концерты, вывозили вместе на дачу. Наверное, будь мы родными сестрами, нам бы все равно не удалось проводить больше времени друг с другом. Тут уж, хочешь не хочешь, познакомишься ближе. И я постепенно поняла, что Маришка совсем не такая, какой кажется. Эта ее холодность - просто скафандр, защитный экран. На самом деле она ужасно добрая, ранимая и глубоко несчастная. Ей с младенчества твердили, что мама опасно больна и в любой момент может умереть, что ее нельзя огорчать, нельзя капризничать, нельзя настаивать на своем. Представляете, какой груз ответственности для маленького ребенка? Маришка чуть не с четырех лет научилась подавлять в себе все эмоции, которые могли расстроить ее маму. А расстроить маму могло что угодно: Альбина - баба непредсказуемая.
Однажды Маришка - ей тогда было восемь лет - подобрала бездомного щенка и уговорила гувернантку взять его домой. Альбина лежала в больнице, а Виктор Палыч дал слабину, пожалел дочку и разрешил оставить песика. Через два месяца эту сволочь выписали, и, явившись домой, она первым делом велела выбросить собаку на улицу. Маришка, за несколько лет не пролившая ни слезинки из страха огорчить любимую мамочку, на этот раз натурально не выдержала и расплакалась. Умоляла мерзавку, говорила, что Кузю любят все домашние, что прогонять его теперь, когда он привык, просто подло. Альбина Николаевна даже не сочла нужным ответить дочери. Рявкнула на домработницу: "Вы слышали, что я сказала?", обругала гувернантку, распустившую ей ребенка, и велела запереть Маришку в детской. Маришка все не могла успокоиться, рыдала так, что начала задыхаться. Тогда у домработницы не выдержали нервы, она проскользнула потихоньку в детскую и шепнула, что отвела Кузю к своей матери и Маришка сможет его навещать. В тот же вечер девушке отказали от места без объяснения причин. Маришка простодушно проговорилась отцу, что Кузю отдали в хорошие руки.
Знаете, что она сказала мне, когда мы впервые поговорили по-человечески? "Катя, ты только не показывай моей маме, что мы подружились. По-моему, она не любит, когда мне хорошо". Ничего себе признаньице из уст десятилетней девочки, да? Я, честно говоря, ей тогда не поверила. Альбина Николаевна меня в свой дом чуть ли не волоком затаскивала, сводила нас вместе, как только могла. Казалось, ничто не доставит ей большего удовольствия, чем наша с Маришкой дружба. Но Маришке я о своих сомнениях ничего не сказала. Постаралась выполнить ее просьбу. При взрослых сидела с надутым видом и изо всех сил изображала смертельную скуку. Маришка вела ту же линию. Смотрела хмуро, слова цедила как бы через силу, пока нас не оставляли вдвоем. Но чем-то мы все-таки себя выдали. Какие притворщицы из десятилетних соплячек? Альбина что-то заподозрила и не постеснялась нас подслушать. А может, не заподозрила, а подслушала просто так, для профилактики. И меня внезапно перестали приглашать в дом, а в школе рассадили нас с Маришкой по разным партам. Теперь мы могли общаться только на переменах, вне школы за ней надзирала гувернантка. Я бросилась к матери за объяснениями. Мама отвела глаза и пробормотала что-то о болезни Альбины Николаевны и о том, что тяжело больные люди не всегда отвечают за свои поступки. И я поняла, что Маришка была права: по какой-то причине ее мамаше делается дурно, когда дочь хоть немного радуется жизни.
После меня Маришке навязали общество одной совершенно омерзительной вздорной девицы. Альбина Николаевна могла быть спокойна: с этой избалованной цацей Маришка не подружилась бы ни при каких обстоятельствах. А теперь Маришке точно так же подсовывают разных ублюдков в качестве кавалеров. Нормального парня к ней и близко не подпустят. У Альбины все под контролем. Но общество - это еще полбеды. Забота Альбины о дочери простирается гора-а-аздо дальше. Маришке навязывают все, к чему у нее не лежит душа. Еду, одежду, книжки, занятия... Она любит мясо - ее кормят рыбой, она предпочитает неброские тона - ее разряжают, как павлина, она интересуется химией и биологией, ее "поступают" на филологический. По сравнению с ней принцесса, заточенная в башню с драконом на входе, - просто счастливица. - Катя шумно перевела дух. - Ну что, поддержите теперь мой тост?
Виталий молча выпил шампанское.
- То-то же!
- Катя, а вам с Мариной по-прежнему запрещают общаться?
- Вы же видели! Запрещать не запрещают, а поговорить не дают. Разве что по разным партам теперь не рассаживают. Но на лекциях не больно-то пообщаешься. А в остальное время за ней постоянно топают эти два архангела. Собственно, они и на лекции заявляются. Только сидят сзади.
- Вы учитесь вместе?
- Угу. На одном факультете, правда, группы разные. А что?
- Катя, я так понял, что вы готовы поспособствовать моему знакомству с Мариной.
- Да я бы со всей душой, только что толку от моей готовности? Ну, представлю я вас Маришке, а через две минуты вас оттеснят, отведут в сторонку и вежливо попросят больше никогда к ней не приближаться. Говорю же: надзиратели с нее глаз не спускают.
- А письмо вы можете ей передать? Незаметно, чтобы никто не видел? Можно потихоньку засунуть в ее тетрадку на лекции.
- Ну, допустим, могу. Только зачем вам это нужно? Собираетесь заключить брак по переписке? Так его не признают действительным.
- Хотя бы затем, чтобы у Марины появилась своя тайна от Альбины Николаевны. Маленькая отдушина. То, что с ней делают, просто чудовищно. Так не обращаются с последними отморозками в зоне. А мне не нравится, когда страдают невинные.
- Лыцарь, значит? - усмехнулась Катя. - Да ладно, мне-то что до твоих мотивов? Пиши свое письмо. Передам.
- Если позволишь, не здесь и не сейчас. - Виталий выразительно обвел взглядом многолюдный зал. - Могу я попросить у тебя номер телефона?
Побудительные мотивы Виталия были не настолько кристальны, как он пытался представить. Конечно, Катин рассказ его потряс, вызвал негодование и желание хоть немного скрасить участь несчастной девушки, а заодно натянуть нос ее монструозной мамаше. Тут он не лукавил. Другое дело, что, не будь Марина губернаторской дочкой, благородный порыв Виталия, скорее всего, быстро сошел бы на нет. Однако положение девушки сулило в будущем серьезные выгоды ее друзьям. Это соображение в значительной мере подкрепило естественную, но не слишком стойкую склонность Виталия к милосердию и справедливости.