- Она убежала из дома? Когда? Почему?
- За полгода до отъезда. А почему - не знаю. Она так и не рассказала. Только думаю я, что с ней там какую-то мерзость сотворили. Прибежала ночью в одной рубашечке, в шлепках - это среди зимы! Вся белая, зубы стучат. Я кричу: что такое? Кто тебя обидел? А она, бедняжка, только трясется и головой мотает. Всю ночь травками ее отпаивала. Утром хотела в милицию пойти, а Оленька в слезы: "Марьяна Алексеевна, Христом Богом вас прошу, не ходите! Все равно ничего им не расскажу, хоть убейте!" Ну что тут поделаешь? Не пошла я никуда, а Оленьку у себя оставила. Супруг мой, Андрей Ильич, царствие ему небесное, сердился очень. Говорил, что непорядок это. Девочка должна жить с родителями, а если родители над ней издеваются, нужно подать в суд, лишить их прав, а девочку определить в интернат. Еле уговорила его потерпеть полгода. Оленька через полгода восьмилетку заканчивала, а после могла уж поступить в какое-нибудь училище с общежитием. А интернат - это разве по-божески? Он вообще-то незлой был, Андрюша-то. Но раздражительный, язвой маялся. А квартирка, сами видите, какая. Нам и двоим тесновато было. Но полгода - это разве срок? Для благого дела можно и потерпеть. Тем более что от Оленьки никакого беспокойства не было. Ходила тихонько, на цыпочках, если разговаривала, то почти шепотом, а больше-то молчала. За собой все всегда уберет, вымоет. И мне поможет с уборкой, со стряпней. И просить не приходилось, сама всегда вызывалась: "Марьяна Алексевна, в магазин сходить не нужно? Белье стирать не пора? Я почищу картошку?" Золото, а не девочка. Как мне потом ее не хватало, когда она в Старград на учебу уехала!
- Она вас не навещала?
- Сначала - да, каждое воскресенье приезжала, хоть и дорога тяжелая, полтора часа на автобусе, да все больше стоя. Автобус-то ходил три раза в день, и народу набивалось - не вздохнуть. И все с мешками, с сумками, ужас! Но Оленька все равно ездила - скучала, видно. У нее ведь в ту пору никого ближе меня не было. А потом появился этот негодник. Я сразу почуяла: влюбилась девочка. Похорошела, распрямилась, глазки сияют. Спрашиваю: ты чего светишься? Уж не завела ли милого друга? А Оля вспыхнула вся, потупилась. Тут и слов не надо, понятно все. Да она и не запиралась. В радость ей было поговорить про своего Юрочку. И красивый-то он, и добрый, и внимательный. И какое это чудо, что он ее, серую мышку, приметил. И не важно ему, что она бедно одета, что в моде и музыке современной ничего не понимает, не красится, на дискотеки не ходит, даже целоваться не умеет. У меня, по правде говоря, сердце екнуло. Оленька такая беззащитная, такая неопытная. И лаской не избалованная. Скажи ей доброе слово - она к тебе всем сердцем прикипит. А ну как этот Юра потешится ее любовью безоглядной, да потом в душу девочке плюнет? И ведь как в воду глядела! Сколько раз потом себя корила, что не остерегла ее, не охладила! Да уж больно она светилась, не могла я счастье такое гасить.
У старушки был такой сокрушенный вид, что Яна просто не могла ее не утешить.
- Не вините себя, Марьяна Алексеевна, - сказала она проникновенно. - Не помогли бы маме ваши предостережения. Влюбленные никогда не слышат голоса разума.
- И слава богу, - поддержал Яну Сергей. - Иначе жизнь на земле давно бы прекратилась.
Марьяна Алексеевна истолковала его реплику как намек, встрепенулась и бросила на Яну виноватый взгляд.
- И то верно. Не оплошай я тогда, глядишь, Марьяша и не родилась бы. Да и у Оленьки судьба бы совсем по-другому сложилась. Гнула бы теперь спину над швейной машинкой, ничего хорошего в жизни не увидела. А так, гляди-ка, без пяти минут доктор наук, преподает, книги пишет! Все Оленькины учителя хвастаются ее успехами. Будто это они ее так хорошо выучили, а не сама она у меня в библиотеке все книжки перечитала! Нет, что ни делается, все к лучшему. Но тогда я очень переживала. Все сердце изболелось. Я ведь не сразу поняла, что случилось. Вдруг пропала моя Оленька. Неделю не едет, другую, месяц. Ну, думаю, совсем девчонку любовь закрутила. Не до меня ей теперь. Потом встревожилась - любовь не любовь, а ведь должна она понимать, что я жду ее, беспокоюсь. Всегда такая внимательная была, а тут на тебе! Когда второй месяц прошел, а ее нет, и засобиралась в Старград. Только не успела - от Оленьки письмо пришло, то есть не письмо, а простая открытка, там три строчки всего и было: "Здравствуйте, Марьяна Алексеевна! Простите, что долго не подавала вестей. Не волнуйтесь, я жива и здорова, только приехать пока не могу - подзапустила учебу, нужно нагонять. Ваша Оля". Вроде все и объяснилось, а у меня душа не на месте. Письмо какое-то сухое, а она, касатка моя, всегда такая ласковая ко мне была. Но я себя убедила, что это ничего не значит. Может, устала она или торопилась. Не поехала, словом. А напрасно. Оленька совсем пропала - ни писем нет, ни ее самой. Уже и каникулы начались, все наши студенты домой вернулись, а ее все нет как нет. До Старграда я только в феврале добралась. Прихожу в училище, а мне говорят: ушла от нас Агапова и документы забрала. А почему - не знаем. Я - в общежитие, соседок ее пытать. А они тоже: "Не знаем ничего, она потихоньку ушла, когда не было никого. Забрала вещи и ушла, даже записки не оставила". Я спрашиваю про Юру, и тоже никто ничего не знает. Говорят: не видели мы ее никогда с парнем. А сама она разве расскажет? От нее иной раз неделями слова не услышишь. Так и уехала я ни с чем. Дома мечусь, все из рук валится, сердце ноет. Пошла в милицию, а они говорят: "Мы только от родственников заявления такие принимаем. Вы не волнуйтесь: раз девушка сама свои документы забрала, ничего с ней страшного не случилось. Может, к любовнику ушла, дело молодое". Я и к матери ее ходила, и в школу - все напрасно. Мать в бесчувствии, ничем ее не проймешь, а в школе то же, что и в милиции сказали. Молодежь сейчас безответственная, им до наших переживаний дела нет, и поднимать панику из-за того, что девица бросила училище, просто глупо.
Полгода я горевала, плакала по ночам, все к шагам за дверью прислушивалась. А потом от нее письмо пришло аж на пяти страницах! Все там было: и каялась она, и про беду свою писала, и про то, как докторица ее спасла - дай бог ей здоровья! - и про то, что девочку родила, да назвала в мою честь, да окрестила, а меня в крестные матери записала заочно - вроде так можно. И про то, что живет теперь в Москве у очень душевной женщины, культурной, тоже докторицы. И что живут они душа в душу, как сестры, и всем-всем-всем друг другу помогают.