– А если нет? – прищурил глаз генерал Хёфер. – Если мы откажем вам в вашей просьбе?
– В таком случае я отказываюсь говорить. Вам придется везти меня в Эвиденцбюро и допрашивать по всей форме.
И полковник опустился на стул, всем своим видом демонстрируя железную решимость. Генерал бросил вопросительный взгляд на Ронге, тот чуть заметно кивнул.
– Хорошо, – сказал Хёфер. – Но имейте в виду, мы будем стоять прямо за дверью. И если вы попробуете выкинуть какой-нибудь фортель…
– Я не выкину, – устало проговорил Редль. – Я говорил вам, что уже попрощался с жизнью. А это – мое предсмертное письмо.
И он кивнул на лист писчей бумаги, лежавший на столе. Хёфер, Урбанский и Ворличек вышли из номера, оставив Редля один на один с Ронге.
Разговор с глазу на глаз оказался недолгим. Редль признался, что его завербовал некий российский дипломат и сказал, что среди наиболее важных сведений, которые он передал русским, был план развертывания австрийских войск в случае войны с Россией. Что же касается деталей его деятельности, о них Эвиденцбюро получит полную информацию, добравшись до его пражской квартиры. Там все – от его переписки до почтовых квитанций.
Затем он поднял глаза на Ронге и спросил дрогнувшим голосом:
– Как вы полагаете, майор, на что я могу рассчитывать?
Ронге несколько секунд колебался, потом сказал, что вопрос этот надо задать кому-то из вышестоящих офицеров. Полковник кивнул. Ронге открыл дверь, сказал что-то, чего не расслышал Редль, и в номер вошел Урбанский. Повинуясь его взгляду, Ронге вышел в коридор.
Редль повторил свой вопрос – на этот раз обращаясь к Урбанскому. Тот слегка нахмурился.
– Альбер, несмотря на все ваши преступления, вы были и остались храбрым офицером, – сказал он медленно и отчетливо. – Поэтому вы можете рассчитывать на то, что избежите публичного позора. Мы выполним вашу просьбу: дадим вам револьвер и оставим в номере одного.
Редль побледнел.
– Но я не просил давать мне револьвера, – сказал он почти умоляюще.
– Зачем же, в таком случае, писали вы предсмертное письмо? – парировал Урбанский.
Несколько секунд Редль смотрел на него с ужасом, потом глаза его потухли. Он опустил голову. Лицо его сделалось серым, это было уже лицо не живого человека, но мертвеца…
Петербургский дом Нестора Васильевича Загорского гудел, как улей. Прислуга беспорядочно носилась туда и сюда, один только старый дворецкий Артур Иванович Киршнер сохранял полное спокойствие.
Действительный статский советник вместе со своим верным Ганцзалином вернулся домой в семь утра, но, разумеется, не это было причиной всеобщего волнения – бывало, что они возвращались и раньше. Штука была в том, что вернулись они после многомесячного отсутствия, и теперь следовало ждать перемены ленивого распорядка, который установился в доме за последнее время.
И лишь Киршнер не бегал и не волновался. Он отлично понимал, что возвращение хозяина означает возврат к прежнему течению жизни, которое сам Артур Иванович считал единственно правильным.
И в самом деле, погудев и побегав, всё очень быстро успокоилось как бы само собой. Приняв ванну, действительный статский советник уселся завтракать в компании помощника.
По давней привычке во время завтрака он просматривал газеты. Это его обыкновение традиционно вызывало нарекания со стороны Ганцзалина, который считал, что чтение газет во время еды ведет к несварению, а в отдаленной перспективе – к катару желудка.
Нестор Васильевич в таких случаях иногда говорил, что отдаленная перспектива слишком далека, чтобы ей руководствоваться, иногда предпочитал промолчать, а иногда даже соглашался с помощником, однако привычек своих не менял. Вот и сейчас, отпивая из чашки горячий кофе, он быстро пробегал глазами газетные полосы, но вдруг замер и слегка нахмурился. Ганцзалин, отлично знавший хозяина, сделал стойку. Судя по всему, новости были неординарные. Он понял, что даже спрашивать Загорского ни о чем не нужно, тот через минуту расскажет все сам.
Так оно и вышло. Нестор Васильевич не стал пересказывать газетную заметку, а просто зачитал ее.
– «Наши иностранные корреспонденты сообщают, что в газете „Берлинер Цайтунг ам Миттаг“ 27 мая 1913 года вышла статья под названием „Начальник штаба – шпион?“» – начал он, но тут Ганцзалин его перебил.
– Я догадываюсь, о ком это…
– Не сомневаюсь в твоей сообразительности, – сухо отвечал действительный статский советник, – однако дослушай сначала.