– Лжешь, – сказал Загорский, который внимательно за ней наблюдал. – Ты явно что-то слышала про мадемуазель Дюпре.
На лице у Моник установилось выражение оскорбленной добродетели. Как он смеет обвинять ее во лжи?! Ее, которая никогда никому не лгала…
– Вот как? – удивился Загорский.
Да, она никогда никому не лгала. Ну, если не считать совсем уж раннего детства… Может быть, пару раз в юности… Ну, и еще несколько незначительных случаев, уже во взрослом возрасте. А так – никогда и никому.
– И все-таки сейчас ты соврала, – уверенно сказал действительный статский советник.
На губах ее заиграла презрительная улыбка: с какой стати он решил, что она врет?
Все очень просто, отвечал Загорский. Пока разговор не дошел до мадемуазель Дюпре, она вела себя естественно. Услышав это имя, она начала играть. Хорошо играть, он не спорит, любая женщина вообще – прирожденная актриса. Но все же игру от естественного поведения он как-нибудь да отличит.
– Ерунда, – сказала Моник. – Женщина играет не только, когда лжет.
– А когда еще? – заинтересовался Загорский.
Она пожала плечами: когда угодно. Когда она чувствует себя неважно, или наоборот, слишком хорошо. Когда у нее меняется настроение. Когда ей кто-то понравился, или, напротив, вызвал неприязнь…
– Ну, все это к нашему случаю не подходит, – прервал ее действительный статский советник. – Меня ты знаешь неплохо, так что вдруг понравиться тебе, или даже не понравиться я не мог. Судя по тому, что ты не кинула в меня стулом, настроение твое тоже не менялось, и ты отлично держишь себя в руках. Таким образом остается одно – мадемуазель Дюпре тебе известна.
Моник уперла руки в боки и проговорила с вызовом:
– Да, известна – и что дальше? Зачем ты ее ищешь? Она сучка, и ничего хорошего ждать от нее не приходится.
Нестор Васильевич развеселился: кажется, она его ревнует?
– С какой стати? – удивление Моник казалось очень натуральным. – Ты меня смертельно оскорбил, отказавшись брать в жены и везти в свою заснеженную Россию к веселой и роскошной жизни.
– Судя по всему, у тебя и здесь жизнь вполне приличная, – заметил Загорский, оглядывая номер.
Она махнула рукой: все это временно, сегодня есть – завтра нет.
– Ну, так что, познакомишь ты меня с мадемуазель Дюпре? – В глазах Загорского играли веселые чертики.
– Старый селадон, – сказала она с досадой. – Сладострастник. Бесстыдник. Эротоман!
И швырнула в него сумочкой.
– Я рад, что мы договорились, – кивнул действительный статский советник.
Она нахмурила брови.
– Но уже темно, – голос Моник звучал почти жалобно. – Неужели мы пойдем куда-то посреди ночи, как какие-то воры? Да нам просто никто не откроет двери.
Загорский, однако, ее успокоил, сказав, что ночью они, разумеется, никуда не пойдут.
– Прекрасно, – обрадовалась барышня. – В таком случае позволь с тобой попрощаться до утра.
И она настежь открыла дверь номера, недвусмысленно намекая на то, что ему пора уходить.
Однако того, что сделал после этого Загорский, она, очевидно, никак не ожидала. Действительный статский советник легко подхватил тяжеленное кресло, на котором сидел, поднес его к двери, затем закрыл дверь на щеколду, кресло установил перед дверью и сам уселся в него, отрезав таким образом для мадемуазель Моник путь к бегству.
– Что это значит? – спросила она ошеломленно.
– Это значит, что я намерен провести ночь в твоей очаровательной компании, – отвечал Нестор Васильевич. – Догадываюсь, что многие мужчины заплатили бы за такое удовольствие хорошие деньги, но надеюсь, что, учитывая наше знакомство, ты с меня ничего не потребуешь…
Она засмеялась. Ах, вот оно что! Ну, так почему же он сразу не сказал? И, кокетливо стрельнув глазками, барышня начала развязывать поясок на платье.
– Нет-нет, – сказал Загорский решительно, – я не собираюсь даже прикасаться к тебе. С того момента, как ты убежала в прошлый раз, нас связывают исключительно деловые отношения.
Она пожала плечами. Что, в таком случае, собирается он делать в ее номере всю ночь?
– Сторожить тебя, – коротко отвечал Нестор Васильевич. – Я помню твою манеру исчезать в самый неподходящий момент. Но сейчас ставки слишком высоки, так что придется тебе потерпеть мое присутствие. Впрочем, я тебя не обременю. Здесь очень удобные кресла, я проведу в них время до утра с большим комфортом.
Моник с досадой отвернулась от него и подошла к окну, за которым стояла бархатная и теплая приморская ночь. Несколько секунд она молча вглядывалась в темноту.
– Не советую, – неожиданно сказал Загорский. – До земли метров восемь-девять. Если прыгнешь, переломаешь свои стройные ножки и хорошенькие ручки. Поверь, я буду безутешен.