Она повернулась к нему, по глазам ее ничего нельзя было прочесть.
– Ладно, – сказала она устало. – Считай, что ты победил. Давай спать.
На следующее утро праздные гуляки, фланирующие по улицам Босолея в ожидании часа, когда откроется казино, могли увидеть весьма примечательную парочку. Высокий седовласый господин с совершенно черными бровями сопровождал эффектную брюнетку в палевом платье и с таким же зонтиком. Они не торопясь спускались к морю по крутым улочкам Верхнего Монте-Карло.
– Загорский, куда мы идем? – с какой-то тревогой спросила брюнетка. – Дюпре живет не тут.
– Не волнуйся, Моник, до Дюпре мы еще доберемся. Однако мне надо сделать одно важное дело…
И седовласый крепко подхватил под руку свою спутницу – вероятно, чтобы она как-нибудь случайно не споткнулась на спуске. Очень скоро они оказались на первой линии, откуда беспрепятственно видна была голубая морская гладь. Отвлеченная видом моря, которое, по справедливому замечанию знатоков, не надоедает никогда, Моник очнулась лишь в тот момент, когда они оказались перед воротами роскошного особняка, который несколько напоминал княжеский дворец, но был меньше размерами и не такой помпезный.
Перед воротами особняка их ждал высокий, атлетический сложенный шатен лет тридцати пяти. Моник метнула на него быстрый взгляд и тут же потупила глаза.
– Позвольте, дорогая мадемуазель Жамэ, представить вам моего друга Виктора Лассаля, – несколько церемонно проговорил Загорский.
Моник кивнула, не глядя на Лассаля, тот натянуто улыбнулся и тоже безразлично отвел глаза.
– Прошу вас следовать за мной, – вид у действительного статского советника был совершенно невозмутимый.
Они миновали ворота и оказались в небольшом экзотическом парке, который окружал дом со всех сторон. Когда они подошли к двери, перед ними, словно из-под земли, вырос внушительный привратник.
– Будьте любезны, доложите мсье Бланше, что его желает видеть господин Загорский по безотлагательному делу.
Привратник наклонил голову и скрылся в недрах особняка.
– Оригинальная манера встречать гостей, – заметил Лассаль, по-прежнему избегая встречаться взглядом с мадемуазель Моник. – Нас даже не пригласили в дом.
Нестор Васильевич отвечал, что их непременно пригласят, на этот счет можно даже не сомневаться. И действительно, не прошло и пары минут, как двери раскрылись и появился дворецкий. С любезной улыбкой он пригласил их в дом.
Внутри дом казался еще более роскошным, чем снаружи.
– Чей это особняк? – поинтересовался Лассаля, пока они шли по дому следом за дворецким.
– Дом принадлежит Камилю Блану, мэру Босолея и по совместительству – председателю Общества морских купален, – отвечал Загорский. – Однако нам нужен не он, а некий Фабрис Бланше. Это чрезвычайно важная фигура здесь, по своему влиянию он уступает только князю Монако, хотя некоторые полагают, что на самом деле князь Монако находится у него на посылках.
Наконец их ввели в просторный бордовый зал с высокими потолками, с которых хрустальными водопадами нисходили массивные сияющие люстры. Полукруглый потолок был изукрашен бело-голубой мозаикой, на стенах висели картины, в которых человек, хоть сколько-нибудь сведущий в живописи, легко мог узнать творения мастеров эпохи Возрождения.
Дворецкий удалился, оставив их одних. Однако в одиночестве они пребывали недолго. Раздался сухой кашель, и в зал в инвалидном кресле въехал чрезвычайно старый джентльмен с седыми, как снег, вислыми усами. Кресло толкал тот самый дворецкий, который только что вел их по дому.
– Ты свободен, Дидье, – велел джентльмен дворецкому, после чего медленно обвел гостей выцветшими до белизны водянистыми глазами. Взгляд его остановился на Загорском, и что-то похожее на улыбку мелькнуло в его усах.
– Господин Загорский, – проговорил он с каким-то особенным удовольствием, словно не к человеку обращался, а пробовал сладкую пышку. – Я вижу, вы времени зря не теряете. Вы нашли похитителей?
– Да, нашел, – отвечал Загорский. – Однако, если позволите, я сначала представлю вам своих друзей. Мадемуазель Моник Жамэ. Мсье Виктор Лассаль.
– Рад, очень рад, – проскрипел старец, но глаза его по-прежнему рассматривали только Загорского, будто кто-то приклеил его взгляд к физиономии русского гостя невидимым клеем.
– С вашего позволения, мы присядем, – сказал Загорский, и, не дожидаясь разрешения, сел на большой черный диван у стены. Лассаль и Моник расположились в креслах по обе стороны от дивана.