Внезапно раздается выстрел – кто-то из французов заметил фигурку на склоне холма. Фигурка, качнувшись, исчезает из виду…
Капитан Шульц, рано утром вышедший на проверку немецких постов вместе со своим вестовым, немолодым капралом Кохом, слышит какой-то странный шум, доносящийся из леса. Кажется, что по лесу идет какой-то сильно пьяный человек: ноги у него заплетаются, он что-то бормочет себе под нос. Капитан вместе с капралом прячутся за дерево и видят, как из лесу, покачиваясь и цепляясь за деревья, выходит маленький французский солдат.
– Хальт! – кричит капитан. – Хенде хох![13]
Солдат останавливается, стоит, покачиваясь, но рук не поднимает.
– Руки вверх! – снова кричит капитан Шульц, не выходя из укрытия.
Внезапно вражеский солдат, качнувшись, сам по себе, без видимых причин падает на землю. Капитан замирает в недоумении. Что это значит? Хитрая уловка врага или…
Приказав Коху держать врага на прицеле, и подняв револьвер, он осторожно подходит к лежащему неподвижно телу, настороженно рассматривает его. Солдат совсем маленький, и шинель ему не по росту. Она прострелена и запачкана кровью – видимо, солдатик ранен. Капитан поднимает глаза выше и видит нежное девичье лицо – очаровательное, но очень бледное.
– Девчонка, – говорит подошедший капрал. – Жалко, убили. Красивая была.
– Почему она в форме? – недоумевает капитан. – Как перешла через линию фронта?
– Теперь уж не ответит, – говорит Кох.
Щульц хочет что-то сказать, но внезапно вздрагивает: мертвые глаза девчонки смотрят прямо на него. Но как же это – ведь только что глаза были закрыты?
– У покойников всегда так, – говорит капрал. – После смерти мышцы расслабляются, и глаза открываются. Надо монетки положить…
Капитан и без Коха знает все про расслабление мышц у покойников, но этот случай кажется ему каким-то особым. Эти мертвые глаза так странно смотрят, в них как будто мерцает потусторонний огонек. Или, может быть, они не совсем мертвые?
Губы барышни вздрагивают и что-то шепчут. Капитан наклоняется к ней вплотную, чтобы услышать, возможно, последние ее слова.
– Я агент… немецкой разведки, – говорит она еле слышно. – Мой номер – 194 дубль В. Доставьте меня в штаб.
И без сил закрывает глаза. Спустя полчаса она уже лежит в лазарете. Врачи осматривают ее – на ней ни царапины: очевидно, испачканную кровью шинель она сняла с убитого француза. Но почему же она так слаба?
Спустя еще час является майор генерального штаба. Он внимательно смотрит на бледную, как смерть женщину с ледяными руками. Она совсем слаба, и, кажется, не может даже говорить – как прикажете иметь с ней дело?
– Морфию, – шепчет та, не открывая глаз, – дайте морфию…
После небольшого совещания с врачами майор приказывает исполнить ее просьбу. Морфий оказывает на барышню волшебное действие: щеки ее розовеют, глаза открываются. Спустя недолгое время она уже может сесть на постели.
– Майор, – говорит она голосом, привыкшим повелевать. – Мне срочно нужно в штаб дивизии.
– Вы еще совсем слабы, – возражает майор нерешительно. – Перенесете ли вы дорогу? Может быть, вам немного отдохнуть?
Она нетерпеливо отмахивается: чепуха, она полна сил. К тому же дело не терпит отлагательств.
Ее одевают и везут в штаб дивизии. По пути она окончательно приходит в себя. Глядя на эту энергичную даму, даже представить трудно, что еще несколько часов назад она находилась между жизнью и смертью.
Однако еще удивительнее то, что она рассказывает в штабе дивизии. По ее словам, французская армия вот-вот получит могучее подкрепление, состоящее сплошь из свежих полков и дивизий, и к тому же прекрасно вооруженных. Кроме того, в резерве у французов имеются американские части, еще даже не вступавшие в бой.
На штабных картах Анна-Мари чертит свой путь вдоль линии фронта, отмечая все передвижения вражеских войск. Исходя из этого она точно определяет место, откуда враг нанесет решающий удар. Офицеры смотрят на все это с недоверием: их полевая разведка докладывала совсем о другом. Однако майор генерального штаба знает, что перед ним мадемуазель Доктёр – лучшая и самая надежная немецкая шпионка, и что ее сведения всегда точны.
На аэроплане ее перебрасывают в штаб армии, и здесь она вкратце повторяет свои выкладки для высшего командования. Спустя короткое время отсюда начинают рассылаться нижестоящим командирам новые и самые подробные приказы…»
Подполковник Кибрик внезапно умолк и смотрел теперь куда-то в стену над моей головой, словно тщетно пытался что-то разглядеть в трепещущей полутьме. Мы с Ганцзалином терпеливо ждали. Однако Кибрик упорно молчал, и я, наконец, все-таки решился прервать затянувшееся молчание.