— Нехорошо по началу лета молодняк бить.
— Может, и есть не будешь? — подколол я его. — Обратно в котёл сунешь?
— Буду, — сказал охотник. — Не пропадать же добру.
Мы посмеялись. Сиделось нам хорошо. Воины Айнура разбрелись по лагерю, отдыхая, кто как умел. Мы ели мясо, прихлёбывали из деревянных чашек бульон, заедали диким луком и чесноком.
Я тихонько спросил Багая:
— А Лойчен куда делся?
— Сказал: идея у него есть. Крутая, сказал, идея.
Крутой — опять было моё словечко. Хорошо хоть я материться перестал через слово. И так уже разложил местную молодёжь.
— А больше ничего не сказал?
— Сказал: ждите. Мол, не один придёт.
— О, как…
Я задумчиво перебирал в голове места, куда мог податься Лойчен. Неужели в город? Но зачем?
Не доверять ему у меня причин не было. Но куда мог пойти городской, в общем-то, парень в горах? И ведь что-то его осенило, раз смылся так быстро.
— А в какую сторону он пошёл?
Багай кивнул на кустарник, где за лесом начинались такие же лесистые горы.
То есть Лойчен отправился в лес? Лойчен?
Чё-то я туплю, покушав плотно. Видимо, кровь отлила от мозга к желудку, и я весь сосредоточился на переваривание пищи.
— А волков не слыхать наших?
— Не-а, — мотнул головой Багай. — С Буркой, что ли, ушли. А куда — непонятно. Может, они в лесу с духами разговаривают?
— Да, это версия. Лучше у меня тоже нету.
Бурка, блин, хоть бы знак какой-то подал? Предупредил как-то? Повыл? Может, ему помощь нужна?
Хотя… дух волка успокоился. И ушёл вместе с волколаком. А предки Бурки, который на самом деле Раху, воевали именно с горными духами. За власть в горах и долине.
И духа зовут Раху, как моего Бурку. Может, они — родня? Может, дух волка — какой-нибудь предок крылатых волков?
Странный он какой-то. И горб на спине — словно сложенные крылья.
— Эй! — окликнул меня Багай. — Гляди! Я мозг достал!
Пока я зависал, парни вытащили из котла и раскололи ножом череп косули. Я видел — Багай воткнул нож туда, где сходились косточки, и как консервную банку вскрыл.
— Бери мозг косули, умнее будешь на переговорах! — охотник ножом подвинул ко мне череп, где, как в чашечке, лежал мозг.
Небольшой такой, компактный деликатес. Косуле много не надо.
— Шутишь? — спросил я.
— С чего бы? — удивился Багай. — Вон у Игеля хоть спроси. Все шаманы так говорят. Если охотнику нужна осторожность — лапки нужно варить, если доброта — сердце, если ума срочно нужно побольше — мозги.
Игель закивал с набитым ртом:
— Угу.
— Да ну вас! — рассмеялся я. — Зарезал, съел сердце и стал добрым? Приколисты.
Я огляделся в поисках Байсура. Нашёл — парень сидел метрах в десяти от нас. Боялся, наверное, подойти к костру, пока мы там пировали и никак не могли наесться.
— Добрый, — сказал я наставительно, — это вот так. — И окликнул: — Байсур, иди сюда! Иди, я сказал!
Парень поколебался, но подошёл. Я же обещал, что утром его убивать буду, не сейчас.
Я нарезал мозг на кусочки прямо в черепе. Сказал Байсуру:
— Парни говорят, что мозг косули — штука магическая. Съешь — и сразу придумаешь, что тебе теперь делать.
Наколол кусочек на острие ножа и протянул парню.
Ножом я по привычке пользовался в быту тем, что взял из дома Майи. (Надо бы не порезаться ненароком, а то личина спадёт).
— Садись, — сказал я. — Поешь с нами, Байсур. Не убить я тебя хочу. Я даю тебе шанс. И тебе надо понять, какой. Ешь мозг, может, сообразишь?
Байсур неуверенно опустился на травку. В глазах его застыл страх.
Я ощущал этот страх даже кожей. Интересно, откуда у меня такие способности прорезались? Не было же вроде раньше такого?
Из юрты колдуна пошатываясь выбрался Кима. Бок его был перевязан, а ноги при ходьбе заплетались. Но парень направился к костру.
Остановился на полпути. Отдышался. Снова пошёл.
Помощи он не просил. И в глазах его тоже был страх, только иной, чем у Байсура. Кима боялся, что мы его прогоним в юрту, чтобы лежал, лечился.
«Ну, твою мать!» — выругался я одними губами.
Получалось, что потенциального предателя, Байсура, я жалею: он же весь несчастный такой. А Кима карабкается сам, не требуя для себя ничего, не изображая несчастного и больного. И потому помогать ему вроде бы и не надо.
И Кима — весь в доску свой, хоть и младше. А жалею я, твою мать, этого Байсура никчёмного!
А то, что другие мальчишки сражались как могли — вообще не учитываю. Нормальное же поведение? Чего на него внимание обращать?
«Редкий ты дебил, всё-таки, Женька, — сказал я себе. — Единственное оправдание — ты никогда не был вожатым в пионерском лагере!»