Кай пел негромко, но голос наполнял юрту и уходил через решетчатое отверстие — шанырак — в ночное небо, исчезая тропой среди звёзд.
Нужно было родиться дикарём, чтобы не понимать — нет в мире таких песен, что звучат сейчас в юрте: ни в Вайге, ни у караванщиков, ни в этих лесистых горах.
Белый заяц не был тем, за кого себя выдавал. Может, он и в самом деле посланник Тенгри? Но тогда он совсем не дикарь из рода зайца, или чего он там себе навыдумывал? И почему росток мира верит ему?
Нишай смотрел на зелёное чудо в горшке, похожее на шишку или огромную почку с чешуйками ещё не сформировавшихся побегов, и дыхание его постепенно становилось глубже, а боль в груди затихала.
Шёл десятый день лунного месяца косули. Если росток переживёт новолуние, на второй день месяца марала, когда у этих красивых зверей начнётся гон, росток может выбросить первый побег.
Побег прорвёт реальность и откроет путь в чужой и удивительный мир. И никто не знает, что будет дальше.
Может быть, суровые воины с оружием выйдут из пролома между мирами, может, полетят чудесные птицы или хлынет вода? А может, людям откроются тёплые и благодатные земли, где они смогут стать счастливыми?
И нет времени попытаться узнать с помощью магического обряда — какой путь ищет сейчас росток? Неполный лунный месяц — это так мало.
Нишай задремал под песню. А когда проснулся — в юрте было слышно только ровное дыхание спящих людей.
Огонь в очаге погас, но росток, напившийся силы, всё ещё светился ровным, чуть зеленоватым огнём.
Нишай отметил, что свечение теряет незрелый оттенок, становится глубже.
Каким же оно станет в конце? Золотым? Белым?
Колдун тихонько поднялся. Покачнулся, в горле запершило. Он с трудом сумел сдержать кашель.
Теперь надо было приблизиться к очагу, где в беспорядке стояли горшки с ядом и эликсирами.
Он видел, как Шасти готовила напиток из драконьего корня, чтобы успокоить Нису и приучить её к месту. Где-то там девушка сложила про запас разбухшие вываренные корни.
Шасти — запасливая. Она не могла выбросить ингредиенты, которые можно отварить второй раз. Но где же они?
Нишай растерялся. В сиянии ростка все предметы казались ему чужими.
Он осторожно опустился на колени и вызвал слабенькое свечение рук. С болью, но у него получилось. Магия потихонечку возвращалась.
Колдун проверил один горшок, второй. Нужно было ещё и осторожность соблюдать, рядом стояли горшки с ядом ютпы.
Наконец попался нужный горшок — он был битком набит полусваренными драконьими корнями.
Отлично. Теперь восемь шагов назад.
Нишай очень боялся оступиться, уронить горшок. Он делал шаг и отдыхал. Потом делал ещё один. И так почти добрался до выхода.
На выходе нужно было перешагнуть через спящего парнишку, откатившегося во сне к порогу, и Нишай долго стоял, сосредотачиваясь. Ошибиться было нельзя.
Сердце заколотилось. Он уже и не помнил, когда оно билось вот так, часто-часто?
Шагнул. И — вышел из юрты.
Снаружи было темно — ленивая луна укрылась за тучами.
Прохладный ветер коснулся разгорячённого лица, успокаивая мысли, несущиеся как бешеный волк: выйдет, не выйдет?
Стражник, сидевший на камне, повернулся в его сторону, глянул мельком и опять стал рассматривать лес. Его сосед что-то буркнул, даже не оборачиваясь. И крылатый волк, лежащий рядом со стражниками, лохматой головы не поднял.
Нишай был в охотничьей одежде (Акам первое, что сделал — сжёг шёлковые «тряпки»), лица во тьме людям не разглядеть. И запах его был знаком волкам. Вряд ли звери поняли, что друг-охотник стал врагом, не меняя внешности.
Колдун побрёл к отхожему месту, крепко прижимая к себе горшок. А куда ещё мог бы направиться парень ночью?
Нишай знал, что караулят лагерь не только стражники. Но охотников, что несут охранную службу, сразу и не заметишь. Тут главное не привлечь их внимания выбивающимся из ситуации поведением.
Мальчишка пошёл отлить, вот и всё. Ничего странного, верно?
Нишай повозился у ямы, огороженной шкурой, пошёл обратно к юрте и, улучив момент, упал на живот, прижавшись к земле.
Полежал. И ползком, подстраиваясь под сполохи ветра, ворошащего траву, пополз к кустам.
Ползти было неудобно — очень мешал горшок. Но драконий корень того стоил. Драконы от него совершенно теряют разум.
Добравшись до огороженной большими камнями площадки, где спала драконица, Нишай сел, отдышался и открыл горшок.
Деревянная пробка полетела в сторону, а Нишай подобрался к Нисе.
— А ну-ка, тише, — прошептал он, когда сонная драконица сунула морду к горшку.