Шаман подозвал меня и коротко приказал:
— Веди! Рядом с тобой Аймар пойдёт, он дорогу знает. А ты смотри, чтобы ночью нас не нашло подземное зло!
— Зло не спит ночью, — согласилась Шасти. — Если колдуны видели вспышки в лесу, они могут послать вдогонку какую-нибудь тварь.
— Уходим! — крикнул Ичин.
— Уходим! Уходим! — повторили за ним в темноте воины.
— А пленника куда? — спросил Ойгон.
Недоеденный Буркой Каргил буровил глазами землю.
— Свяжите его! — приказал Ичин. — Он шёл к Майману, так пусть увидит главу волков. А уж Майман знает, что делать с предателями.
Глава 34
Присяга
Идти нам пришлось всю ночь. До второго лагеря оставался один переход. И когда мы спустились с горы и забрались на соседнюю, устраивать днёвку уже не было смысла.
Всю дорогу я думал о том, что делать дальше. Пока шагаешь — особенно хорошо думается. Аймар с разговорами не лез, а Шасти — так и вообще спала на ходу.
Больше всего мне хотелось разорваться напополам: на Камая и Кая.
С одной стороны, мне нужно было организовать крепкий тыл в лагере барсов, с другой — пробираться в ставку врага и выяснять слабые места терия Вердена и его колдунов. Именно сейчас, пока они ещё стояли лагерем посреди долины, так сказала мне Шасти.
Крепость правителя Юри была сожжена, но каменные стены не горят, а всё деревянное — легко отстроить заново. И тогда мне труднее будет добраться до терия Вердена.
Зачем?
Я понимал, конечно, что задача у Камая узкая — месть, но у меня-то — свои загоны. Чем дольше я жил среди барсов, тем больше мне хотелось не просто отомстить, а вышвырнуть завоевателей из долины Эрлу.
Злость на терия Вердена и его колдунов пришла не сразу. Русские медленно запрягают. Лишь когда уже уходил из сожжённого лагеря и смотрел с тропы на пепелище, пришло понимание: я никому не хочу зла, но, кажется, уже хватит.
Если я найду убийцу отца Камая, если отомщу и умру — что будет с этой землёй? С её полукочевыми племенами? Что будет с Шасти? С Истэчи? С братьями, Ойгоном и Темиром?
Эти люди были никому не нужны, кроме меня. Ичин правильно сказал — они проиграли. И смерть — от голода или оружия — была для них только вопросом времени.
Вот только терий Верден и предположить не мог, что на него свалюсь я. И захочу справедливости.
К утру мы добрались до знакомых аилов из коры и палок — таких приятных уже и моему глазу. Деревня, спрятанная в лесу, означала горячую еду, спокойный сон и радостные встречи.
Воинов радостно встречали матери, жёны и ребятишки.
Даже меня нашлось здесь кому обнять — в толпе выбежавших навстречу детей и женщин оказались и Майа, и шаманка, и все мои старушки, которых я вёл через горы по тропе, указанной призрачным барсом из сна.
А потом на мне ещё и ребятня повисла. И Шасти, уже и без того напуганная моей популярностью среди женщин среднего и старшего возраста, впала в священный ужас. Наверное, решила, что видит моих детей от всей этой кучи тёток.
Объясняться я не стал. Обнял её покрепче и повёл в аил, на который мне указал один из незнакомых пока барсов. В лагере было довольно много и мужиков «призывного» возраста.
Это обнадёживало. Я-то решил, что воинов у нас — не больше трёх десятков, а всё остальное — раненые калеки да мальчишки.
Земляной пол на мужской половине аила почти до самого очага был застелен войлоком. Там уже устроились наши барсы — развалились и отдыхали с дороги.
Я не хотел отпускать Шасти, и Темир, ввалившийся следом за мной, указал мне на широкие нары напротив очага.
— Там сядешь, — сказал он. — Там с женщиной можно. Сейчас мясо принесут!
Я пожал плечами, взобрался на нары и плюхнулся на такую же войлочную кошму, как и на полу.
Затащил к себе Шасти, притиснул, запустил ей руку под чёрную шёлковую рубашку. Хорошо!
Что ещё воину надо? Только пожрать.
В аил сунулся волк Темира, но его оттеснил Бурка. Они завозились перед входом, и мой мелкий, но наглый волчара, ввалился внутрь.
Бурка огляделся, принюхался. И прыгнул на нары. Ещё и покружил, «отаптываясь», прежде чем плюхнуться рядом со мной.
Барсы захохотали:
— Твой волк тебя охранять пришёл! Не доверяет, духово отродье!
Я не стал прогонять бандита. Привалился к его шерстяному боку и, ожидая обещанный завтрак, крепко уснул.
Разбудил меня Ичин.
— Вставай, воин! Время твоего поста закончилось, пора принести присягу!
Кому? Какую присягу?
В ушах зазвенело, а в сознании всплыла армейская присяга: «Я, Евгений Алексеевич Кесарев, торжественно присягаю на верность своему Отечеству…»