Во-первых, это очень похоже на один из планов любезной матушки. Уверен, подобное она держит в голове, уж чего-чего, а Генриха Карловича она в любом случае помножит на ноль, в подходящее для этого время. И я совершенно не желаю подыгрывать ей в этом.
А во-вторых, в этой жизни я желаю стать кем-то более значимым, нежели добронравной женушкой для садиста-наркомана.
Во второй бокал я, стараясь поменьше замараться, аккуратно высыпал всю «дурь» из пакетика, грамм около десяти, наверное, и залил ее виски. Наркотик моментально растворился в алкоголе без остатка, не изменив при этом цвет напитка.
— Ну и где ты там ходишь? — со злостью в голосе крикнул психопат, чье настроение вновь стало портиться.
— Уже иду, мой господин. — ответил я, беря оба бокала, и направился к Александру, а из динамиков тем временем доносился божественный голос:
«I look inside myself
And see my heart is black…».
По всей видимости, господину Блумфельтду тоже свойственно иной раз зацикливаться на какой-то одной песне.
Глава 74
«I see my red door
I must have it painted black…»
Вместе с певицей допел я куплет, нещадно при этом фальшивя, и в сосредоточенном на мне свете ламп динамического освещения подошел к Александру, который внезапно впал в депрессию и теперь рыдал. Рыдал, неотрывно глядя на меня.
— Я такой же его сын, как и…! — истерично заявил мне Блумфельтд, взмахнув рукой, когда я, держа оба бокала, уселся на массивный подлокотник кресла.
А вот и семейная драма нарисовалась. Мне сейчас необходимо чрезвычайно аккуратно выбирать выражения, ибо если я неосторожным словом задену не ту струнку в душе этого обдолбанного психопата, то он просто-напросто придушит меня в приступе неконтролируемой ярости или, например, забьет до смерти, кулаки-то у него, как говорится, пудовые…
— Йохан бы то, Йохан бы это…! Йохан, Йохан, Йохан…! — перейдя на шепот, любовничек продолжил со злостью выплевывать слова, раскачиваясь при этом взад-вперед. — Отец не простил…и никогда не простит мне того, что я не чертов Йохан! Не его чертов гениальный Йохан! Не сраная надежда империи, как он всегда о нем говорил…
Йохан? Кто это? Еще один сын старика Блумфельтда? Странно, но в Сети я нашел упоминание лишь об одном его ребенке мужского пола, об Александре, однако…
Однако, когда дело касается «знатных» и, особенно, если эти люди — родственники царской Семьи, то до конца доверять информации, найденной в Сети, никак нельзя.
В любом случае, если Александр говорит об этом Йохане в прошедшем времени, то это может означать лишь…
— Мой старший брат, — внезапно успокоившись, пояснил Блумфельтд, заметивший, что Кайа задумалась, — но он давно уже не с нами. Не с нами, да… Ладно, черт бы с ним, с Йоханом этим! Сегодня же Рождество. Рождество, да… А нам с тобой, Филатова, еще нужно будет выйти к гостям. Попозже. Иначе отец останется недоволен. Недоволен, да…
Александр забрал из моих рук полный бокал, что я протягивал ему.
— Отец… — настроение у Александра вновь стало меланхоличным, и он уставился в бокал. — Ему, после смерти Йохана, я был нужен лишь затем, чтобы наша ветвь Блумфельтдов не канула в небытие. В небытие, да… Но я уже давненько исполнил этот свой долг перед Семьей и перестал быть ему нужным. Уже не нужен, да… Мне даже не дозволено самому воспитывать собственных сыновей!
После этой фразы его лицо перекосилось от злости.
— Мой родной отец собирался убить меня. Дважды! Представляешь, Филатова? — Александр поднял на меня красные от слез глаза. — Меня! Своего родного сына! И, знаешь почему?!
— Думаю, Генрих Карлович подозревал вас в причастности к гибели вашего брата. — сделал предположение я, когда не отвечать стало уже невозможным, ибо Александр явно ожидал от меня ответа и начинал выходить из себя.
— Верно… — согласился он, опуская взор в бокал. — Верно! Ты права, Филатова! Я, как и все прочие бездарные молодые люди Петербурга, всегда безумно завидовал талантливому и удачливому Йохану. Это было общеизвестным фактом. Общеизвестным, да… Брат в этой жизни далеко пошел бы… Но я, веришь или нет, непричастен к его смерти! Я, конечно, так себе человек, но… Я не презренный братоубийца, Кайа!
Он врет! Готов поставить на это рубль, ибо язык его тела просто вопит об этом! Врет про то, что непричастен к гибели брата. Видимо, так или иначе, но к смерти своего ближайшего родственника Александр Блумфельтд все-таки приложил свою руку и теперь, в состоянии измененного сознания, выгораживает себя…нет, не передо мной. Перед самим собой.
— Верю. — согласился я, осторожно погладив Александра по руке, успокаивая. — Вы не братоубийца.
— Йохан был заядлым охотником и коллекционером огнестрельного оружия. Был, да… А еще он был долбанным трезвенником! До того дня, я ни разу не видел его выпившим. Ни разу, да… Но в тот день, Государь, зная страсть братца к оружию, сделал ему подарок, не помню уже по какому поводу. Подарок, да… Он подарил ему из своего загашника какое-то уникальное ружье. Не знаю, что именно, не разбираюсь в оружии. Смешно, правда? Никчемный сын великого царедворца и высочайшего армейского чиновника ни черта не разбирается в оружии. Смешно… Я смешон, да… На чем я там остановился?
— Государь подарил Йохану некое ружье. — подсказал я, приобнимая Александра и ласково ему улыбаясь.
— Верно. Ружье, да… И вот, сраный Йохан не нашел ничего лучшего, чем по этому поводу впервые в жизни напиться. Идиот! А напившись, заявился ко мне, похвастаться своей дурацкой железкой. Ко мне, да… Мы с ним всю жизнь плохо ладили и практически не общались, но… Я ему тогда говорил, чтобы не брал в руки эту чертовщину, раз уж выпил, но… И знаешь, что в итоге произошло?
Александр поднял на меня взгляд.
— Ваш брат застрелился. — ответил я.
— Верно. — кивнул Александр, пристально взглянув мне в глаза. — Напившийся придурок, не убедившись должным образом в том, что оружие разряжено, захотел продемонстрировать мне работу механизма и… От отцовской расправы меня тогда, помнится, спасла мать.
На этом месте Блумфельтд разревелся вновь.
— А второй раз… Ай! — он махнул рукой. — Не хочу даже вспоминать! Представляешь, родной отец собирался убить меня дважды… Хотя, о чем это я? Разумеется, Филатова, такого ты себе вообразить просто не сумеешь…
— К сожалению, сумею… — ответил я, зубами стаскивая левую перчатку и демонстрируя Блумфельтду искалеченную кисть. — Николай Филатов, мой биологический отец, решил без всякой жалости расправиться со своей родной дочерью, со мной, подослав посреди ночи убийц. Убийство чести, как это он потом назвал. Вы, возможно, что-то слышали о недавней перестрелке в Москве, возле одного из Филатовских зданий.
— И правда. — Александр закусил губу, глядя в никуда. — Что-то такое я слышал. А на следующий день еще, вроде бы, крупная авария с поездами произошла…
— Да, авария была… Но Господь спас меня, и я сумела отделаться тогда одним лишь мизинцем… Так что, я вполне могу вас понять, Александр. — ответил ему, поднимая свой бокал.
Александр, взяв мою ладонь в свою, облобызал мой искалеченный мизинец, после чего отпустил ладонь.
— Одним лишь мизинцем, да… И, что? Ты в итоге простила своего биологического отца? — поинтересовался он, проведя большим пальцем по губам Кайи.
— Нет… — я покачал головой и зашептал ему на ухо. — В итоге на малом Семейном совете я застрелила своего биологического отца, а также двух его братьев, которые собирались зарезать моего приемного папочку.
— Застрелила?! Ты?! Не твой приемный отец?! — выпучил на меня глаза любовничек. — Охренеть!
— Я. Да. Не приемный отец. — покачав головой, шепотом ответил я, а затем…
Пора бы уже закругляться.
— Александр, я искренне благодарна Господу нашему, за то, что он в безмерной милости своей свел наши пути. Я всегда буду любить вас и только вас! — признался в своих чувствах я и, уверен, учитель актерского мастерства из «пионерского лагеря» совершенно искренне поаплодировала бы моей игре, после чего, высоко подняв бокал, объявил тост. — За наше знакомство! Выпьем же до дна, любимый!