И этот ее выбор, безусловно, запомнится. Или припомнится, если приемные родители по тем или иным причинам проиграют внутрисемейную войну.
Вот так вот и выглядит жизнь здесь в большой и дружной Семье, при куче живых и здоровых родственников… — подумал я, держа руку матушки, которая с отстраненным видом глядела в окно, на ночное небо, и слушая негромкий шум устройства, перегоняющего через себя и очищающего ее кровь.
И тут же мысленно поправил самого себя.
Пока еще живых и здоровых. И пока еще родственников, ибо в том, что ни матушка, ни папаша (когда и если он оправится от последствий ранения) не простят им подобного поведения, у меня нет никаких сомнений. И это не потому, что приемные родители такие уж кровожадные люди, хотя и поэтому тоже, просто правила существования в этом сословии диктуют свои условия, и милосердие здесь воспринимается за слабость, а слабых…
Число Филатовых, так или иначе причастных к делам Семьи и к распределению материальных благ, сократится еще сильнее.
Но есть и хорошие новости, ибо Государь… Самодержец, не стесненный никакими конституциями… Царь, только что потерявший старшего сына и наверняка пребывающий в нечеловеческой злобе на все свои спецслужбы, а матушка — один из важных винтиков в их механизме, проморгавшим удавшееся покушение на царского отпрыска, нашел в себе силы выразить Жене, а вместе с ней и ее мужу, свою поддержку, прислав сюда человека «в масть» (как говорили там лица определенного круга). Свою племянницу, княгиню Елену, около получаса назад покинувшую эту палату, и которая от лица императорской Семьи выразила надежду на скорейшее восстановление матушки, а также на благополучное разрешение от ее бремени. А также передавшую приемной родительнице некую записку, видимо, от него самого.
И это явно был сигнал. Впрочем, я еще недостаточно хорошо разбираюсь в перипетиях отношений здешних «знатных» Семейств, дабы точно понять все значения данного сигнала, а также то, какому кругу лиц он был послан.
— Они хотели убить твоего брата… — внезапно матушка прервала свое молчание.
— Так, значит, тебя все-таки отравили. — негромко произнес я некоторое время спустя, когда продолжения от нее не последовало.
Версия с отравлением была для меня вполне очевидной, учитывая и, отдельно стоящий от основного, корпус «женского» госпиталя, в который доставили матушку. И то, каким образом были экипированы медработники, встречавшие нас (не в «скафандры» химзащиты, конечно, но…в общем, одеты они оказались очень плотно). И то, что нас всех, не включая охрану, которую попросту не впустили, прибывших из особняка, очень вежливо попросили (но, по сути заставили) оставить все наши вещи, включая даже и трусы, в специальных пластиковых мешках (видеофоны, а у матушки при себе был не ее «рабочий» аппарат, нам чуть позже вернули), выдав вместо них, после посещения душевой, бывшей там же, в приемном покое, вполне миленькую больничную одежду.
Хотя до этого момента спрашивать вслух не хотелось, ибо и без моего любопытства всем тошно, а докладывать мне о произошедшем никто, включая и приемную родительницу, не спешил (никто из посетителей и медперсонала не произнес вслух слово «отравление»).
— Отравили, да… — согласилась она, обернувшись ко мне, а затем ее лицо исказилось от чистейшей ненависти. — Еще и выбрали такую дрянь…!
Она замолкла, сумев сдержать нецензурщину, готовую сорваться с уст, а затем, вернув себе невозмутимость, продолжила.
— Яд… Они, золотце, выбрали для твоего брата действительно нечто особенное… Дрянь, специально созданную для детоубийства в утробе матери. Убивает медленно, за несколько недель или даже месяцев, позволяя убийце преспокойненько скрыться. Медленно…да…но верно…
Яд, специально созданный для неспешного детоубийства в утробе матери… — повторил я про себя, при этом не ощущая ни-че-го.
Похоже, что, и правда, перестаю пропускать через себя ужасы этого мира, и меня, даже если бы я того не желал, настигает эмоциональное притупление.
Но в какой же все-таки «чудесный» мир я попал. Впрочем…
Мне вспомнилась тамошняя статистика по абортам, виденная мной во время одного из сеансов бесцельного серфинга в интернете, и если верить ей, то получалось, что та Россия — лидер в крайне сомнительном первенстве детоубийств.
Здесь же, где Церковь не отделена от государства и общество в массе своей весьма религиозно, аборт — страшнейшее преступление, за которое следует крайне суровое наказание. И тем, кто данную процедуру производят. И тем, кому.
Однако, нет ничего странного в том, что в феодальном обществе этой Российской империи, где в кругу «знатных» от наличия или же отсутствия законного наследника порой зависит просто все, используются подобного рода «инструменты»…
Мои размышления прервало очередное уже появление двух женщин-медиков в компании с двумя же весьма юными особами, вероятно, практикантками.
Они приходят к матушке четко раз в полчаса, отобрать из аппарата образец крови и проверить уровень препарата, поступающего в уже отфильтрованную кровь.
Вообще-то, матушке была предложена больничная сиделка, от которой она, как и от присутствия моей тетушки, отказалась. Впрочем, уровень автоматизации и удаленного наблюдения за пациентками здесь такой, что персональная сиделка или же дежурящая в палате медсестра — просто этакий атрибут для состоятельных женщин, попавших в это медицинское учреждение.
Когда медперсонал удалился восвояси, я…
— Мам! С твоим сыном…моим братом…все будет хорошо! Вот увидишь! — сидя на полотенце подле ее кровати, уверенным тоном произнес я, ибо и в самом деле был в этом уверен.
Ведь я сделал выбор!
— Конечно. — ответила матушка и отвернулась.
Жуткая дрянь, обнаруженная в крови матушки по каким-то, видимо, весьма косвенным признакам. Наверняка дежурная медицинская бригада обладала очень специфическими познаниями, если из массива получаемой информации сумела-таки, в конце концов, вычленить в режиме «онлайн» такое, о чем вряд ли могло было быть известно ординарному медику.
И в свете последних новостей, «новообразование» в моей ВЭМ кажется уже чем-то очень логичным…
Меня вдруг охватило какое-то неуместно сейчас злобное внутреннее ликование…
Ну что, матушка, не все и не всегда идет по написанному тобой сценарию, правда?
«Ты лишь фигурка на доске. Одна из бесчисленного множества других… Однако, при определенных обстоятельствах фигурка, в некотором смысле, имбалансная, а также слабо предсказуемая, но, оказавшись в нужном месте и в нужное время, вполне способная изменить исход всей партии в ту или в иную сторону». — вновь вспомнились мне слова галлюцинации.
Я зажмурился, отгоняя прочь подобные мысли, а затем…
— Мам, а удалось ли уже поймать того, кто прошлой ночью установил в мою ВЭМ ту странную штуку? — поинтересовался я.
— Не того… Ту. — поправила меня она, продолжив. — К сожалению, теперь ее уже вряд ли удастся поймать…
— Это потому, что… — начал было я, словно бы наяву видя плывущее по Мойке тело.
— Да, именно потому. — закончила за меня матушка, поняв, что я имею в виду.
— И кем же была эта…предательница? — поинтересовался я.
На некоторое время в помещении больничной палаты воцарилась тишина, и я уже было подумал, что матушка не ответит, но…
— Одна из ночных кухарок. — она все же ответила.