Остановился я у него. Вечером следующего дня пошли мы снова к моему бывшему дому. Пока Леша трех случившихся чурок головами вперед в уличный туалет засовывал, я дочке подарил собачку, что на месте умела прыгать и переворачиваться, куклу Барби и ее Волшебный дом, а также гору шоколадок. На следующий день все-таки написал заявление на развод.
Носил перевязку, как чалму, до самого отъезда на следующий пароход, даже машину на Урал в ней ездил продавать. Вот шрам и остался. И голова болит иногда, если не выпить.
9
Постепенно, без всяких потуг и размышлений, созрело коллективное решение: Ромуальду, раз уж ничего поделать нельзя, надо сходить с борта в родном порту. То есть через три дня. Пес с ней, с незаконченной практикой — в конечном итоге ничего страшного не произойдет, если он на месяц раньше с судна спишется.
— Ты на этих засранцев внимания не обращай, — сказал третий механик и махнул куда-то за пределы каюты. — Они злобствуют, потому что по жизни несостоятельны. Что у них есть? Только эта работа. Дождутся своей мифической пенсии, потом весь остаток жизни брюзжать будут, что здоровье положили за родное производство, а то в ответ жалкое пособие начислило.
Второй штурман в это время принялся рассказывать, как он, его друг Леша — парашютист, и друг Леши штурман Кошкин гнали свои машины на Урал продавать.
— Приедешь домой — постарайся не психовать, — говорил тем временем механик. — Что там произошло на самом деле — никто может и не знать. Подумай сначала, сопоставь все, но не пытайся сразу же броситься восстанавливать справедливость. Поспешность всегда идет только во вред.
Вова уже повествовал внимательным слушателям, как он на своей «Вольво», Кошкин на спортивной «Тойете» помчались по просторам России в далекий город Серов, а Леша пьяный валялся то в одной машине, то в другой. За каких-то триста километров их попытался посреди леса остановить якобы гаишный патруль. Но мудрый Кошкин ловко ударил одного из патрульных в челюсть так, что зубы последнего как горох забарабанили по ветровому стеклу вовиной машины, и закричал: «Оборотни!» и тем спас своих товарищей. Они умчались в лесные сумерки на скорости сто шестьдесят три километра в час, бандиты их и не догнали.
— Знаешь, в Библейские времена, был такой Давид, который завалил Голиафа, стал царем и все такое, — продолжал, не обращая внимания на увлекательный рассказ Вовы, говорить третий механик. — Его очень хотел пришибить царь Саул, гонялся за ним по пустыням и горам с вполне определенными целями: лишить еврейской жизни. Однажды посреди погони вдруг захотелось Саулу в туалет. В смысле — покакать. Объявил привал, сам пошел в пещеру — и сидит, тужится.
Вова уже объяснял, что город Серов — родина Кости Дзю, а Кошкин, хоть и проживал в соседнем Карпинске, но с местными боксерами дружил. Те красивые автомобили быстро разобрали, не забыв, между делом, расплатиться. Чтоб не потерять деньги, конечно же — в валюте, Вова находчиво запихал весь рулон с американскими президентами в опустевший термос. И начали они обмывать удачную сделку со всеми боксерами, друзьями-товарищами Кости Дзю.
— А того не знал Саул, что в этой же пещере на расстоянии укола копья лежит сам Давид, смотрит в розовую задницу и борется с искушением копьем своим воспользоваться. Ему чуть ли не на голову гадят, а он крепится, потому что не по-воински это — врага разить в стыд и срам.
Более-менее очухался Вова, когда проводница поезда Свердловск — Москва потребовала ему и исхудавшему Леше-парашютисту сходить на полустанке, якобы означенному в билете. Они безропотно вышли и чудесным образом залезли в другой поезд, который мчался в Мурманск. Так они и оказались дома.
— Короче, не тронул Давид врага своего. Бог благородство его зауважал, и стал он со временем царем вместо этого злобного Саула. Хорошим был правителем, мудрым и справедливым. Но однажды, имея уже много жен и наложниц, приспичило ему завладеть еще некой Вирсавией. Все бы ничего, да замужем она была за Урией, отважным военачальником. Подло извел его Давид, гонялся за ним по пустыням и горам, как в свое время Саул. Пришлось Вирсавии стать женой Давида, и родился у них не кто-нибудь, а Соломон.
Все бы ничего, живые вернулись, да вот в бумажниках у обоих ни сольдо. Расстроились оба, Вова — больше всех. Пропили, получалось, его любимую машину «Вольво». «Зато погуляли очень здорово!» — восхитился Леша. Делать нечего — надо на работу собираться, зарабатывать на жизнь. Перед самым отъездом сунулся к термосу проверить, не разбился ли в уральском вояже? А там — «Вольво» в денежном эквиваленте. Все президенты на месте, улыбаются загадочно. «Но погуляли-то здорово!» — удивился Леша. Пропили Кошкинскую спортивную «Тойету».
— Все в мире меняется. Сегодня что-то кажется невозможным, морально недопустимым. Пройдет время — все остается таким же, но наоборот. Попробуй выждать неделю, месяц, не принимай резких решений. Что-то там с твоим отцом страшное приключилось. Сначала разберись в себе, придумай, как с этим будешь жить.
Всю водку, конечно же в тот вечер не выпили, да никто и не пытался. Несмотря на слабые возражения Ромуальда, все согласились, что оставшийся алкоголь он возьмет домой на поминки.
Старпом подписал все необходимые для училища бумаги, поставил печати и отпустил Ромуальда с богом, едва только они пришвартовались в родном порту. Уходя с «вермишели» он испытывал желание перекреститься: по трапу спускали в легковую машину невменяемого Толю-Носа, по деревянному причалу в носках бегал всклокоченный дед и что-то бормотал под нос, временами тряся кулаками по направлению к небу и далекому «океану».
Больше никогда не доведется Ромуальду работать на судах под советским и даже российским флагами, Беломорско-Онежское пароходство булькнет под воду и больше не всплывет. «Вермишель» через год продадут за два подержанных джипа и небольшой мешок денег куда-то туркам, там она поработает еще пару лет до полного непотребства и встанет на ремонт в агонизирующий судоремонтный завод порта Николаев, чтобы превратиться в металлолом, столь охотно вывозимый буржуями из нашей былой Родины.
Толя-Нос скоро отправится на пенсию, будет клянчить каждый день у своей жены деньги на портвейн «Три косы» и плакаться случайным собутыльникам, как его не оценило родное пароходство. Вскорости забудет, что был капитаном, а потом и имя свое, и даже прозвище.
А в недалеком Питере такую же участь разделит стармех Сидоров, просиживая с утра до ночи во дворе на улице Народной в неуемной жажде любого, пусть даже самого пивного, алкоголя, как-то получит по башке от проходящих мимо гопников и тут же и помрет.
Старпом Эркеленс станет капитаном, покомандует вволю на всяких облезлых судах, но судьба распорядится круто: покупаемая медкомиссия не примется в расчет некоторыми фактическими контролерами физического состояния человека. В частности, сердцем. Оно не благополучно, но крайне решительно остановится прямо во время швартовки в порту Норчеппинг и больше не будет поддерживать жизнь в теле капитана третьего ранга в отставке, порядочного и доброго человека.
Второй штурман Вова найдет себя на английском флоте, где спокойно вырастет до старпома, ну, а потом, и до мастера. Алкоголь с одного из первых мест в жизни вытеснится новой семьей, хозяйством и борьбой за достойное существование в странной новой России. Назар же бросит к чертям собачьим свою морскую карьеру, займется установкой, а потом и производством, стеклопакетов, привыкнет к костюму за две тысячи американских долларов и новому мирскому имени: Александр Николаевич. Второй механик Засонов, не блистая в иностранных языках, станет одним из сволочных дедов русскоязычных экипажей: постоянно опасаясь за свою карьеру, он прослывет крупным борцом за трудовую дисциплину. С вечно нахмуренными бровями, он будет нарезать по своим судам круги с утра до вечера в поисках новых объектов «профилактики и усовершенствования». Блюмберг, не прикладывая никаких сил, тоже вырастет в капитана. Наверно, просто постепенно заканчивались мастера для работы под российским флагом: кто помер, кто ушел вторым помощником под разные либерийские флаги. Савела же, не мудрствуя лукаво, в одной из карельских дыр откроет ларек по продаже всякой дряни и будет жить себе, поживать, растить детей и собак. Причем, очередную свою восточно-европейскую овчарку будет натаскивать на озлобленность словами «санэпидемстанция», «пожарник» и, конечно, «мент позорный».