Остальные члены экипажа «вермишели» как-то выпали из внимания, никто о них не слышал, никто их больше не видел.
Сам же Ромуальд вернулся домой в странном состоянии: смерть отца в голове никак не укладывалась. Даже побывав на могиле, он продолжал думать о своем несчастном родителе, как о живом человеке. Оставив маме всю тяжеленную водку, что привез с собой с парохода, он пошел в былое пристанище, где до самой своей гибели жил отец. Что он надеялся там увидеть, что можно было понять — было загадкой для него самого. Ромуальд уже знал, что тело отца нашли недалеко от того дома, лежащее за автобусной остановкой. Смерть наступила в результате перелома основания черепа, впрочем, обширные внутренние кровоизлияния все равно были не совместимы с жизненной функцией организма. В милиции сказали, что все это следствие наезда неизвестного автомобиля, розыски которого осложнены отсутствием каких бы то ни было свидетелей. «Чего же», — думал Ромуальд, — «этот неизвестный автомобиль буксовал на отце что ли? К тому же почему он ездил за старой автобусной остановкой, метрах в шести от дороги? Или же удар был настолько сильным, что отца отбросило с проезжей части прямо на растущие березы? А там он, как шарик для пинг-понга бился между деревьями, отбивая себе внутренности или ломая череп?»
Вопросы были, ответов — нет. Милиция не снизойдет до общения. Она занята самофинансированием, ей не до того. Так сказали все, что приходили на поминки — отца уважали, когда он был еще социально активным человеком, поэтому много народа пришло почтить память.
Но Ромуальд на девять дней не успел, поэтому, выслушав от мамы все новости, отправился сам на старую квартиру отца. Здесь было совсем пусто, но более-менее чисто. Похоже, перед смертью родитель сделал генеральную уборку, словно предчувствуя свою участь. Был у папашки собутыльник, такой же тихий пьяница, как и он сам. Может, стоило обратиться к нему?
На винный талон Ромуальд купил портвейн и отправился искать «дядю Лешу», как его однажды представил отец. Родной некогда город нисколько не изменился, разве что стал еще грязнее и неухоженней. Как ни странно, лишь со второго захода удалось обнаружить согнутого субъекта в длинном до самой земли пальто, обычно пасущегося около винно-водочного магазина.
— Дядя Леша, здрасте, — сказал Ромуальд. — Можно с вами поговорить?
Тот поднял свою голову на говорившего с ним молодого человека и, обозначив некоторое узнавание, ощерился беззубой улыбкой:
— А, это ты? Давай поговорим, если тебе больше не с кем.
Устроились в кустах на скамейке поблизости от запущенной помойки. В мусоре кувыркались котята, их родители, надзиратели и просто одноплеменники сидели с постными лицами на краях контейнеров, вороватые вороны беззаботно скакали поодаль.
Ромуальд достал портвейн и два стакана, позаимствованных из жилища отца, дядя Леша заметно оживился и вытащил из кармана плавленый сырок.
— Помянем, — разлил портвейн Ромуальд и, внутренне содрогаясь, поднял свою емкость.
— Не чокаясь, — назидательно сказал дядя Леша. — Хорошим человеком был твой батька.
Ромуальд пригубил свое пойло, собеседник, как-то суетливо глотая, выпил все. Потом занюхал рукавом видавшего виды пальто и отломил кусочек сыра. В его стакане без всякого напоминания опять заплескался желтизной напиток, претенциозно поименованный тремя семерками.
— Дядя Леша! — сказал Ромуальд. — Вы мне можете сказать, что произошло? Я опоздал на похороны, в морях был. Но как-то все это неправильно.
— Точно! Неправильно! — закивал головой, опять суетливо заглотив питие, собутыльник. — Но советую тебе не лезть в это дело. Я знал твоего батьку, он тебя очень любил. Поэтому будет жаль, если ты по молодости ввяжешься в поиски справедливости.
— Да бросьте вы! Справедливость! — сказал Ромуальд, подливая портвейн. — Я просто хочу знать.
— Зачем? — внезапно подняв голову и уставившись прямо в глаза, спросил дядя Леша.
— Хочу знать затем, что это правда, какая бы она ни была. Последние минуты жизни отца будут мне примером, или, наоборот, уроком. А если кто-нибудь к этому делу причастен, то рано или поздно представится возможность отплатить. Не хочу из-за неведения упустить случай.
Дядя Леша сосредоточенно жевал сыр, прихлебывая портвешок — теперь он уже никуда не торопился.
— Эк, ты загнул! — уважительно сказал он. — А если я совру?
— А смысл?
— Действительно, — закивал он головой. — Видел я, как твоего отца били. Теперь такое часто происходит. Нарождается мерзкое полицейское государство, с мерзким полицейским режимом. Как при Борисе Годунове в смутное время. Все повторяется в природе. Это только климат меняется. Люди остаются такими же!
Дядя Леша начал пьянеть.
— Хотели свободы? Получите! Только свобода эта будет полицейская! Надо армию возрождать. Она — защитница. В свое время задавила она полицейское быдло — стрельцов так называемых. Без нее мы никуда. Точнее — куда, в черную американскую жопу.
— Дядя Леша! — вмешался в монолог Ромуальд. — Кто отца моего бил?
— Как кто? — он даже удивился. Глаза его стали стеклянными, такое ощущение, что он ослеп. — Эти, в погонах. Били дубинками, смеялись. Кричали громко, ругались. А он не просил милости, он молчал. А эти зверели и били все сильнее и сильнее. Люди мимо проходили и на другую сторону дороги перебегали. Боялись, что их тоже забьют. Я стоял и плакал. Это звери! Нет! Это — люди!
Ромуальд удивился. Вроде бы поблизости от их города не было воинских частей. Какие люди в погонах? Почему никаких свидетелей не было, если люди разбегались в страхе? Почему придумалась мифическая машина, якобы совершившая наезд?
— Стоп! — сказал он. — Кто был в погонах? Зачем они били отца? Он им что-то сделал?
Дядя Леша только рукой махнул, потом положил подбородок на ладонь, упершись локтем в колено. Ромуальд уже начал думать, что тот заснул, но он опять неестественным ломаным жестом зацепился за стакан и опрокинул содержимое в себя.
— В погонах — сержанты всякие, только ефрейторов нет у них, — ответил он и засмеялся. — Представь: мент, да еще и ефрейтор! Опричники!
Дядя Леша потряс куда-то в сторону помойки кулаком. Коты озадаченно начали переглядываться.
Больше ничего вразумительного Ромуальду добиться не удалось. Он ушел, оставив собеседнику бутылку с остатками портвейна и стакан. Но и от того, что он узнал, ему сделалось нехорошо. Менты вот так походя, на виду у всего города среди белого дня забивают насмерть человека. Без смысла и необходимости. Будто в кино про итальянскую мафию. Не верилось в это, хоть тресни.
Это самое недоверие и привело Ромуальда к двухэтажному деревянному зданию милиции. Он остановился на тротуаре перед въездом и задумался. Мысли были простые: что дальше? Наверно, так бы и ушел восвояси, ничего не придумав, но его нерешительность в столь неподходящем для этого месте принесла плоды.
— Чего надо, парень? — раздался внезапно голос откуда-то сбоку.
Ромуальд вздрогнул от неожиданности и обернулся. Теперь он вздрогнул во второй раз. Высокий, круглоголовый субъект в турецкой джинсовой куртке внимательно смотрел прямо в его глаза. Выражение неприятного прыщавого лица было просто зверским. Так же когда-то смотрел на него начальник радиостанции с «вермишели». Ну, а глаза, скорее, они подходили для какого-нибудь хищника, выбирающего место на шее потенциальной жертвы, чтобы вцепиться.
— Да нет, ничего, — излишне торопливо ответил Ромуальд.
— Ну-ка, зайди со мной в помещение, — не попросил, а приказал страшный человек.
Видя, что Ромуальд колеблется, добавил:
— Мне что — наряд вызвать?
Внутри было плохо: наглые мужики в мышиного цвета форме ходили туда-сюда, на ходу обмениваясь жуткими словами. «Закрыть, обыскать, труп, привлечь», — от этих слов закружилась голова.
— Пробей-ка этого по базе, — приказал дежурному прыщавый.