То, что некоторые бандиты еще стонали и пытались шевелиться, в расчет не брали. Пленных быть не должно. Все прекрасно понимали, что в противном случае на снисхождение ISPS рассчитывать не приходится. И так-то их дальнейшая судьба была настолько неясна, что даже загадывать не хотелось.
Джон подсчет пиратам, ставших жертвами их восстания, не вел. Запретил это делать также и мотористу. Освободив палубу, они полезли в краны. Там нашелся один недобитый черный парень, который, несмотря на потерю крови и пулю в шее, вдруг зашевелился и достал нож. В глазах его не было ни тени разумной мысли, поэтому они с облегчением вздохнули, когда тот, вяло размахивая ножом, двинулся к люку из крана, куда и упал, жестоко ударяясь по пути вниз обо все скобы и выступы.
Контроль над трюмами уже делали все сообща, держа наготове один оставшийся с патронами автомат. Вентиляторы, пока судно стояло обесточенным, конечно же, не работали, поэтому любой самый тупой негр не рискнул сунуться в судовые недра, не рискуя потерять сознание от удушья. В трюмах, излюбленном месте пряток арабских и африканских стовэвэев, было пусто, только контейнера с нетронутыми пломбами.
А повар, с повязкой, как у Щорса, придумал ужин. «Немножко крупы перловой, немножко коры дубовой, немножко болотной жижи — солдат не умрет голодным». На самом деле он по совету старпома вытащил из совсем неразграбленного фрифолл-бота пакеты индивидуального питания, спрятанные там на случай покидания судна. Это были завернутые в вакуумную упаковку из фольги прессованные питательные вещества. Отдавали они некоей слащавостью, и собаки их считали лучшим из деликатесов. На «Педигри» и «Чаппи» они плевали, но вот за брикет с морским кормом готовы были позакладывать все имущество своих хозяев.
Как бы то ни было, но в условиях полного отсутствия еды в провизионках, сладковатая коричневая бурда, чуть растворенная в воде, была настоящим спасением. А когда к ней нашлась копченая колбаса, до отказа забитая в капитанский холодильник, то про голод все сразу же забыли. Наверно, любил араб, занявший на некоторое время апартаменты мастера, полакомиться втайне от всех колбаской из неизвестных, может быть, даже и свиных, продуктов.
Капитана решили пока не выпускать из своего каземата. Просунули ему через пожарно-вентиляционное отверстие двери сладкую кашицу с куском колбасы, но возглавить судно не предложили. Нема и не протестовал, сидел себе и копил злость, как он будет изничтожать всех членов команды, когда доберется до связи с офисом.
7
Капитан и не подозревал, что его жизнь сейчас была на волоске. Филиппинцы, разухаренные победной войной, горели желанием утопить мастера, как крысеныша. Что поделать, таков закон равновесия. Редко остаются капитаны в живых после бедствий с судном, повлекших за собой, к тому же, человеческие жертвы. А особенно такие, как этот Вилфрид Номенсен.
Пашка провел разъяснительную работу, не вставая с кровати. Суть ее сводилась к следующему.
Никакого оружия в руках экипажа не было. Негры, вдруг взбеленившись, начали воевать между собой. Пользуясь неразберихой, экипаж принял решение сорваться с места пленения вместе с пароходом. Вот и вся история. Капитан просидел все это время в каюте и боялся принять хоть какое-то решение, на вопросы не реагировал, посылал всех по инстанции. Больше никому ничего не говорить, на вопросы не отвечать, провокациям не поддаваться. В противном случае всех ожидает тюрьма. Кто-нибудь проговорится — посадят всех.
К сожалению, это были не пустые слова. Ни Джон, ни старпом, ни даже дед Баас, особо не доверяли слабохарактерным урчеллам, понимая, что профессиональные дознаватели легко представят картину происшествия в любом удобном для них цвете. Быть может, совсем скоро придется отвечать за негуманное отношение к африканцам, получить пожизненный срок и слать приветы из зоны родственникам. Одно радовало — это будет не африканская и даже не российская тюрьма, а какая-нибудь европейская. Хотя, тюрьма, пусть даже покрашенная в розовый цвет, навсегда останется юдолью скорби и отчаяния.
Урки, пристыженные и подавленные, пошли отмывать судно от всяких ужасных кровавых пятен, Джон присел рядом с Пашкой на беседу.
— Кто это нам помог так здорово? — спросил Джон.
— А то ты не догадался, — ухмыльнулся старпом. — Сам же на французском языке в рацию кричал.
— Эх, знать бы еще, что такое я там наговорил.
— Ничего, если это Легион, то они поймут. Они там привыкшие доверять делам и результатам. У них юристы не балуют, двояких мнений быть не может.
При упоминании о правоведах и правосторонниках сделалось грустно. Выжить, оказывается, было возможно. Вот как доказать, что ты просто не хотел умирать — не известно.
— Ладно. Чего это мы о грустном? — вздохнул Пашка. — Ты вот лучше мне скажи, отчего это негры на нас так перли, будто жизней у них — не меряно? Под наркотой они, что ли, все были? Эдакое бесстрашие мне не совсем понятно. Скажу больше — неприятно.
— И я тебе отвечу, — сказал Джон. — Эти ребята живут в своем времени. Строй у них даже не рабовладельческий, а пещерный какой-то. Они не умеют производить, они могут только потреблять. Мы для них — как инопланетяне, пришельцы из будущего. Между нами столько различий, что они в нас не видят людей. Как ни банально это звучит, мы — мишени. Когда пещерный человек шел с толпой валить мамонта, они ж не задумывались о том, что тот может кого-то из них замочить. Будущего для них не существует, есть только настоящее. Растоптал мамонт несколько человек, но ему по башке кто-то удачно камнем ба-бах — и в костер. Сидят, жрут и друг другу подмигивают. Про погибших и не вспоминают. Был человек, да сплыл. Подумаешь, эка невидаль! Потому что они, пещерные люди, не могут быть жертвой. Жертва — мамонт. А те, которых растоптали — просто неудачники. Вот и мы по их понятиям не больше, чем эти жертвы, мы не можем их убивать. Так какой же тут страх?
— Ты это прокурору скажешь, — снова изобразил улыбку старпом.
— Ну, да, конечно, — кивнул головой без тени улыбки Джон. — Они у нас многострадальные, даже когда людоеды будут заживо их поедать, будут законами прикрываться, одинаковыми для всех. Но ведь в каждом времени — свои порядки. То, что для этих негров норма — для нас преступление. Так почему же они пытаются уравнять нас, принявших законы этих черных парней и победивших, с постулатами высокоразвитых цивилизаций, если в тот момент времени мы были вне ее?
— Весело мы с тобой поговорили, — опять вздохнул Пашка. — Едем себе тихонько через самые пиратские места. Или снаряд два раза в одну воронку не падает?
Джон от непонятной тоски сбегал в машину, где спал богатырским сном в вахтенном кресле Питер Баас. Пробежался по всем электрическим щитам и включил выбитое оборудование, запустил всякие сепараторы, испарители и тому подобное. Главное — кондиционер без всяких уговоров заработал, стоило только нажать на нем одну единственную кнопку. Бааса будить не хотелось, поэтому, наказав мотористу блюсти контроль, он отправился на мостик.
Второй штурман выглядел, скорее, озабоченным.
— Что произошло? — поинтересовался Джон.
— Да вот, заработал внезапно спутниковый телефон, звонки полетели один за другим. По-моему, из офиса, — сказал тот, и телефон снова ожил.
— Это я на него питание подал, — похлопал себя по груди Джон. — Чего медлишь, бери трубку.
Делафуэнто испуганно затряс головой.
— Я не могу, я не знаю, как же так, — пятился он подальше от звонков.
— Ну, тогда собирай парней, и пусть они принесут сюда старпома вместе с кроватью. Он здесь главный, ему и ответ держать.
Не прошло и пятнадцати минут, как торжественно внесли Пашку. Он не постеснялся сам позвонить в контору. Разговор был недолгий, минут пятнадцать всего по шесть долларов за каждую (ох, сплошное разоренье для кампании!), но познавательный.
Самый главный советник по безопасности кампании дрожащим голосом представился, когда старпом дозвонился. Он ожидал услышать очередные многомиллионные требования выкупа от злобного араба, или его не менее строгого подручного. Сначала советник никак не мог взять в толк, что «Меконг», вроде бы, свободен и через сутки будет уже в территориальных водах Египта, точнее — в Красном море. Потом до него, наконец-то, дошло, что у дела теперь совсем другой поворот.