Я замер и затаил дыхание. Мы просто смотрели друг на друга, казалось целую вечность. Наконец, мне удалось выдавить:
— Как ты узнала?
Тенли оперлась на дверной косяк, ее лицо исказилось, как будто она собиралась разрыдаться.
— Ты мне сам только что сказал.
Я смотрел на нее, не зная, что ответить. Отрицать теперь казалось бессмысленным.
Боже. Она никогда, никогда не должна была это узнать. Никогда.
Я засунул руки в карманы и стоял, наблюдая, как она собирается с мыслями.
Когда Тенли наконец заговорила, то я услышал один единственный вопрос:
— Почему?
Я пожал плечами, как будто это было очевидно, и если уж на то пошло, так оно и было.
— Потому что я отчаянно любил тебя. И до сих пор люблю. Потому что я не мог допустить, что бы ты здесь оставалась.
Четыре года назад
— Кайленд Баррет?
Я вытер потные ладони о джинсы и встал.
— Да, — сказал я слишком быстро.
Секретарь, молодая женщина с длинными белокурыми волосами, улыбнулась мне, скользнув взглядом по моему телу. Я был ужасно одет для этого стильного, безупречно оформленного офиса. Я даже не решался сесть на светло-серый диван, боясь испачкать его. Но я не мог ничего с этим поделать. Единственная одежда, которую я носил, была старой и поношенной, и в ней я ходил не только в школу, но и собирал металл, ловил барсуков, рвал дикий виноград…
— Мистер Кирни ждет тебя, — сказала она.
В ответ я натянуто улыбнулся.
— Спасибо.
Она шла впереди меня по длинному коридору, покачивая бедрами. Наши шаги были беззвучны на мягком сером ковре. На белоснежных стенах висели старомодные черно-белые фотографии, изображавшие, должно быть, самые первые дни существования угольных шахт — мужчины в комбинезонах и с почерневшими от угольной пыли лицами, угрюмо стоявшие у входа, очевидно, только что вышедшие наружу.
Секретарь остановилась у двери в конце коридора и открыла ее, жестом приглашая меня войти внутрь. Я кивнул и прошел мимо нее в кабинет Эдварда Кирни. Дверь с мягким щелчком закрылась за моей спиной.
— Ты забыл спросить меня о чем-то касательно стипендии прошлым вечером? — спросил Эдвард Кирни, прежде чем ударить клюшкой для гольфа по мячу.
Я наблюдал за путешествием мяча по зелёному ковровому покрытию и мягко попадающего в отверстие на дальнем конце. Я прочистил горло.
— Да, сэр. — Кирни повернулся ко мне, опираясь на свою клюшку. — Я, эм, простите. Это было неожиданно, и я не был готов. Я не знал, что вы придете ко мне домой, чтобы рассказать о стипендии, и не мог ясно мыслись.
Он нахмурил свои густые черные брови.
— О чем?
— О том, что я не могу принять эту стипендию. Я хочу передать её другому человеку.
Кирни рассмеялся резким, удивленным смехом.
— Зачем тебе это?
Я провел рукой по волосам.
— У меня есть на то свои причины, сэр. Но я решил, что если я ее выиграл, то она моя, и я могу отдать её тому, кому захочу.
Когда Эдвард Кирни появился у меня дома накануне вечером, я был шокирован, почти лишился дара речи. Я понятия не имел, что он придет сообщить получателю о победе лично. Я не был готов. Но как только он уехал, как только его шикарная черная машина отъехала от моего дома, я собрался с мыслями и подготовил речь, которую мне нужно было произнести. И вот я здесь.
Эдвард Кирни усмехнулся и, повернувшись, направился к столу. Затем прислонился к нему, скрестив руки на груди. Какое-то время мы оба молча смотрели друг на друга. Его черные волосы с седыми прядями, были зачесаны назад и уложены. Его костюм был явно дорогим и сшитым на заказ, туфли отполированы до зеркального блеска. Я выпрямил спину и не отвел взгляд. В выражении его лица что-то поменялось, когда он наблюдал за мной, прищурив глаза.
— Ты не можешь передать эту стипендию. Ты уже поступил в Колумбийский Университет. Стипендия, которую ты выиграл, предназначена для его оплаты.
Я ненадолго закрыл глаза.
Колумбийский Университет.
На секунду яростная тоска сжала мое нутро. Но затем я вспомнил Тенли с синяком под глазом и побежденным выражением на лице. Я подумал о Шелли и охватившей ее тревоге, когда она рассказала мне, что беременна от какого-то неизвестного дальнобойщика, который не принял её отказ. Этот город был жесток к мужчинам, но к женщинам он был еще более несправедлив, и это была простая истина. Я никак не смог бы увезти Тенли с собой. У меня не было денег на билет на самолет, на квартиру для нее, черт возьми, даже на еду. И если бы я уехал на четыре года, получил бы диплом, что за это время стало бы с Тенли? Стало бы поражение ее частью, как произошло со многими в подобных шахтерских городах? Сломала ли бедность эту прекрасную душу? Прекрасную душу девушки, которую я любил всем сердцем? Как я мог оставить ее здесь, когда не в моих силах было ее защитить?