- Малина.
- Годится. А то я прочие травы в рот не беру. У меня от них в животе все переворачивается. А тут, - он провел рукой от горла к животу, - кол стоит.
Пирогов сложил в топку дрова, принялся щепать лучинки. Краем глаза он видел, как мечется, не находит места Павел. И правда получается - фронт фронтом, а дома, в мирной обстановке, помирать в расцвете сил ох как не хочется.
- Ты садись, посиди.
- Ничего, - Павел остановился было, но тут же стал метаться опять. - Столько дерьма насмотрелся за один день.
- Сердишься?
- Да нет. Думаю, будь наоборот, и я так сделал бы. А все-таки обидно, конечно…
Корней Павлович подождал, пока разгорятся дрова, взял из-за печи закопченный литровый чайник, долил из графина.
- А скажи, лейтенант, чтобы в милиции, ну… как ты, при звании быть, надо школу закончить?
- Желательно.
- Ты-то кончал?
- Командные курсы я кончал. На границе служил.
- Понятно, - удовлетворился Козазаев. Похоже, его мало интересовало существо вопроса, но он просто не мог молчать, держать возбуждение в себе.
- Лейтенант, как ты думаешь, устоит Сталинград?
- Да он, по-моему, стоит.
- Я тоже считаю, устоит. Когда в тыл везли, видел я на станциях… Ты знаешь, по десять рядов эшелонов. Танки, пушки. Пехоты не видать. Все техника. Ну, думаю, как даст в один раз, и привет Гитлеру.
Случись этот разговор в другое время, Пирогов порассуждал бы о неизбежности победы, о карах, которые он придумал для главных фашистов. Но сейчас его занимал вопрос другой. Выслушав длинную речь Павла, спросил, не помнит ли он, как был одет Сахаров.
- Ты хоть убей, не помню, - пожал плечами Козазаев. - Вышел вдоль стены и как даст…
- Но все-таки, шуба, пальто?
- Думаю, стеганка короткая. Он такой вроде тонкий был. Стройный, как видится.
Пирогов подвинул стул к печи. Огонь приятно щипнул лицо, запрыгал, заплясал в глазах.
- Хотел бы я знать, куда он ушел. Судя по одежке, не очень далеко.
- Может, поискать среди знакомых.
- Не-ет. К знакомым он теперь не ходок. Выстрелив в тебя, он в закон выстрелил. Кому охота с законами конфликтовать? Я вот о чем: ты парень местный и должен знать округу. Разные там места…
- В горах, что ли?
- Да. Какое-нибудь гиблое местечко, куда нормальный человек нос не сунет.
Нашагавшись от стены до стены, Павел остановился.
- Перед войной, помню, к отцу собрались мужики. «Трахнули» по маленькой и заговорили. Меня за стол не пустили, строгий был батяня. Я со двора навоз откидывал, а тут они вышли покурить. Да, покурить. И вот один дядька, он в Шепалине живет, все приставал к остальным: сходим, поглядим. Те его отговаривали, а он - сходим и все. Потом я узнал у отца - звал он их стоянку партизанскую посмотреть. В девятнадцатом укрывались на ней окруженные партизаны.
- Мужика того помнишь? - спросил Корней Павлович.
- Первый раз я его видел. А остальных троих - знаю. Тут живут.
Ширкнула обивкой входная дверь. Из дежурки донеслись женские голоса. Козазаев вышел навстречу, но скоро появился снова в сопровождении Оленьки Игушевой, самой молодой из сотрудниц. Оленька пришла в отдел по рекомендации райкома комсомола, робкая, тихая. Пирогов не очень загружал ее, а остальные девушки делали вид, что так и должно быть. Что-то подкупающее для всех было в изящной красивой внешности и кротком характере Оленьки.
- Товарищ лейтенант, - доложила Игушева. - Доставить Сахарову в отдел нет никакой возможности ввиду болезни.
- Какой болезни?
- Припадок, товарищ лейтенант, - опускаясь на будничный тон, пояснила Оленька. - Лежит и молчит. Не померла бы.
- Вот как!
Корней Павлович покосился на чайник. Он шумел, как паровоз, готовый сорваться с места.
- Оставайтесь, Игушева, здесь, заварите чай, - кивком показал на кулек, лежавший на комельке. - И ждите нас.
Бабка симулировала и делала это с вероломством человека, привыкшего к крайностям. Пирогов распорядился вызвать фельдшера, и он появился через минуту, ибо вся округа, точно выходя из шока, выползала из домов на улицы, сходилась робкой, настороженной толпой. В этой толпе и оказался старый фельдшер, чей многолетний опыт с лихвой покрывал недостаток образования. Сахарова ожила, но Корней Павлович потребовал госпитализировать ее и держать под наблюдением сколько потребуется. Фельдшер хмыкнул в усы и повел старуху в больницу, думая, куда он ее там денет. Больница не вмещала всех нуждающихся.
Пирогов пригласил из толпы двух понятых, усадил в центре избы Сахарову и после этого осмотрелся. Дом был набит старыми вещами и вещичками: тяжелый треснувший шкаф с несколькими дверцами занимал половину стены; впритык к нему стоял черный комод с резными ручками. На комоде - старинные часы без стрелок на тяжелой латунной подставке; шкатулка, утратившая блеск; железный ящичек в форме кованого сундука; фарфоровая статуэтка балерины с одной ногой; бронзовое изображение Будды, предостерегающего входящего. Над комодом - желтое от старости зеркало в тяжелой черной резной раме… Большинство этих вещей, похоже, попало сюда случайно. Из купеческих и мещанских домов.