- Шалаши ставили, аилы? - спросил Пирогов.
- Аилы ставили. Две землянки отрыли. Не отрыли даже, а скорее прикрыли. Были такие ямы. Мы почистили их, лесу накидали. Сверху камня, земли. Дело к осени шло. Даже печь выложили.
- Долго сидели?
- Не. Тут вскоре объявился красный полк. Белые ушли.
- Не припомните, кто из анкудайских был еще в отряде?
- Как же, - старик обиделся. - Всех помню. Чтоб не соврать: двадцать, как один.
- А Сахаров? Сахаров был среди вас?
- Этот-то? - старик кивнул за окно. Он знал о бегстве Сахарова, о стрельбе, хотя, пожалуй, и не догадывался, чем они вызваны. - А как же? Тоже был.
Получалась сплошная чертовщина. Сахаров - бывший партизан, и Сахаров укрывает дезертиров, ведет опасную игру с Пироговым, тем самым выдавая какое-то нетерпение.
- Не помните, как Сахаров появился в отряде?
Старик помедлил, виновато отвел взгляд, зачем-то оглянулся на Козазаева.
- Хоть убей, едят тя мухи… Сам он не анкудайский. Из Тюн-гура. Или Усть-Кана. Тоже не знаю. К нам он пришел… Да, мы уже в Шепалино сбегали. Тут где-то…
- А потом?
- А потом - чо? Красная Армия! Мы, кто постарше, по домам. Молодых служить призвали… Нет, не помню, а врать не хочу.
- Большое спасибо на том, - кивнул Пирогов. У него не оставалось сомнения: Сахаров, зная место труднодоступной, сносно оборудованной партизанской базы, воспользовался ею для зимовки дружков, а теперь и сам ушел туда.
«Но ведь он знает, что в селе остались люди, не хуже его помнящие о лагере… - вдруг подумал Корней Павлович. - Что если я ухватился за ложное направление?.. Если все не так? Но кабарга шла распадком, о котором толкует старик. Именно там ее дважды подстрелили из обреза или карабина…»
Трофим Сидоркин терпеливо ждал, когда Пирогов обдумает следующий вопрос. Худое лицо его, с белой негустой щетиной по щекам выражало готовность вспоминать хоть до вечера.
- После войны Сахаров сразу осел в Анкудае?
- Да ведь как сказать. Кабы знать тогда.
Старик остерегался напраслины. И в самом деле, придет ли в голову честному человеку присматриваться к окружающим, запоминать их.
- Ладно, это уже дело второе. Если разрешите, мы к вам еще при случае обратимся.
- В любой раз. То ж денег не стоит.
Пирогов записал со слов Трофима Сидоркина несколько адресов бывших партизан, попрощался за руку. Старик уважительно склонил голову, уже пошел к двери, но вдруг остановился.
- Ежели нужда за душу возьмет, соберу партизан, тех, кто не на фронте. Всем скопом и проведем. Да и помощь, вижу, тебе не в тягость. Ты бы не темнил, едят тя мухи. А все как есть…
Под вечер Пирогов связался с областным управлением, просил помочь выяснить личность Сахарова.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
- Ты сошел с ума, - возмутился председатель исполкома. Серое в морщинах лицо побледнело. - Якитов дезертир! Он предатель! Ты понимаешь? Якитов - предатель! Его военно-полевой суд судить будет! А ты… Что я скажу людям? Нет, как ты думаешь объяснить людям наше решение?.. Триста семей фронтовиков нуждаются в ежедневной помощи. И вдруг, - на тебе, - помощь Якитовой!
- У нее двое пацанов, - напомнил Корней Павлович. - Трех и пяти лет. И они не виноваты, что отец у них…
- Ты мне с детьми в глаза не лезь. У Ивана Вагонова - трое. У Федора Бодюрова - четверо. У Авдея пятеро по лавкам.
- Знаю. И все-таки я прошу. Люди правильно нас поймут. Даже похвалят. Нельзя мстить детям за проступки их отцов.
В кабинет без стука вошел секретарь. Председатель сделал знак рукой - занят, но тот, уставясь в пол, засеменил через кабинет, держа перед собой тонкую коричневую папку с документами.
- Ладно, - Пирогов поднялся. - Сам придумаю.
Председателя эти слова не задели.
- Это как же, если не секрет?
- Придумаю, - упрямо повторил Корней Павлович. - Я пойду. Дел куча.
Он пробежал по коридору, хлопнул входной дверью. На крыльце остановился. А что он, собственно, может придумать? Какие у него фонды? Какие запасы? Но слово - не воробей…
Он пошел в райотдел. Свежий снежок поскрипывал под сапогами: рап-рап-арап! Точно - арап! Миленькое дело - обо-й-дусь, придумаю! Заносит тебя, Пирогов. Заносит непонятно куда. Или вообразил себя большим начальником, или нервы напряжены до предела?
У хлебного магазина стояла очередь. Человек пятьдесят. Старики, старухи, дети. С дерматиновыми хозяйственными сумками, холщевыми торбами. Скучая, очередь разглядывала идущего милиционера.
Пирогов прибавил шагу, но тут от высокой завалинки отделился прямой, как кол старик и направился ему наперерез.