Он долго еще выспрашивал о том, о сем. Пирогову сделалось неудобно присутствовать при серьезном разговоре. Но председатель будто уловив его состояние, сделал предупреждающий знак рукой останься, жди, внимай. Лицо его розовело.
Наконец он положил трубку, уставился на Пирогова влажными блестящими глазами.
- Из обкома звонили. Радость большая. Наши под Сталинградом котел захлопнули. А в котле двадцать две немецкие дивизии… Погоди…
Он принялся названивать в организации всюду, где были телефоны, сообщать новость. Корней Павлович отошел к окну. Пробивалась, крепла, рвалась наружу трепетная радость. «Мое почтенье начальнику. Как наши дела под Сталинградом?» На, выкуси, старый хрен. Хотел бы я сейчас видеть твою рожу.
За окном пробежали мальчишки. Из дома напротив вышла женщина. Мальчишки что-то сказали ей. Она так и осталась стоять на крыльце, опустив руки.
Новость разлетелась быстрей, чем по телефону. Через несколько минут люди по одному, группами начали сходиться к райкому, ища подтверждение слуху.
В кабинет заглянула секретарь.
- Радио… Включите радио.
Корней Павлович резким движением воткнул в розетку вилку. Круглый бумажный динамик ожил голосом Левитана:
«Наступление началось в двух направлениях: с северо-запада и с юга от Сталинграда. Прорвав оборонительную линию противника протяжением тридцать километров на северо-западе (в районе Серафимович), а на юге от Сталинграда - протяжением двадцать километров, наши войска за три дня напряженных боев, преодолевая сопротивление противника, продвинулись на шестьдесят-семьдесят километров. В ходе наступления…»
Корней Павлович представил бесконечную заснеженную степь, - он видел уголок ее на фотографии в газете, - стремительные колонны танков, уходящих в прорыв, густые цепи пехоты, конницы, плотные ряды самолетов…
- С твоей легкой руки началось, - шумно радовался председатель. - Тоже девятнадцатого…
Корней Павлович смущенно вскинул палец: - тсс!
Левитан продолжал важное сообщение.
«…разгромлены шесть пехотных и одна танковая дивизия противника. Нанесены большие потери семи пехотным…»
- Вот крушат! - вставил председатель. - Теперь уже не остановятся. Попомни мои слова, - не остановятся до Берлина. На убыль война пошла.
А за окном - гуще и гуще человеческие фигурки. Обнимаются, жмут друг другу руки. Что ж, в том, что происходило под Сталинградом, была частица и их непомерных усилий, труда, любви и ненависти.
- И мы пойдем! - сказал председатель, поднимаясь. - Похоже, надо митинг собирать.
- Я вам положил письмо Якитова, - напомнил Корней Павлович. - С фронта.
- Ах, Пирогов, ты въедлив, как пиявка. Уже есть готовое решение исполкома. Якитова получит пособие через неделю… А теперь пошли.
- Мне в больницу надо. Плох Павел.
- А что ты, врач? Великий академик? Пойдем, хоть посмотришь на нормальных людей. Послушаешь, что они говорят… Потом вместе попроведаем Козазаева. Ему хорошая новость не повредит.
