— Как ваша астма, Геннадий Львович?
— Вы знаете, это феномен! Получается, будто я обманул вас и весь ВТЭК. Но в последнее время я почти спокойно сплю ночами. Видно, сказалась перемена климата. Или сильные переживания.
— Я думаю, перемена климата, — заверил Пирогов. — Врач Бобков считает, что вам после войны не следует возвращаться в Харьков.
— Я тронут его чуткостью… Как говорил Вольтер, где можно прожить недурно, там и надо оставаться. Но я не представляю себя не в Харькове.
— Будем считать это дело глубоко личным. Я к вам насчет еще одной прогулки.
— Оленьку искать?
Он был очень предупредительным человеком, этот Брюсов, потому всегда почти угадывал, чего от него ждут.
— Да.
Брюсов надул щеку, быстрым движением провел по ней бритвой.
— Располагайте мной. — Снова — ш-шик. — Хоть сейчас.
— Это и надо сейчас.
Пирогов разрезал хлеб на две половинки. Макая кусочки в мед, они молча пожевали.
Предстоящий день казался Корнею Павловичу неясным, непродуманным, а думать вперед не хотелось. Устал. И потом весь опыт последнего времени, некоторых поездок, розысков полон неожиданностей, которые и предвидеть невозможно. Общий же черновой план его состоял из двух последовательно выстроенных половин: поиск Игушевой — «кайнок». Первая и наипервейшая — выяснить, что с его девчатами и добровольными помощниками. Колхозные ребята из Муртайки и Сарапок вернулись по домам в тот же день, а ржанецкие вместе с Ткачук, Саблиной — будто в воду канули три дня тому…
Он понимал, что в поиске его подстерегает опасность столкнуться с бандой. И тогда — бабушка надвое сказала, чем это столкновение закончится. Бандитам нечего терять, и они дадут бой. Ведь рискнули они поднять руку на Ударцева. Но не покушение на свою жизнь считал он самым страшным. Страшно было то, что банда уйдет буквально из-под носа, и причиной тому будет он, начрайотдела, наследивший вокруг логова. Ищи ее потом!
Таким образом, на случай встречи надо держать в голове про запас план операции «кайнок». Потому, погоняя искать своих, Пирогов серьезно готовился к схватке. Куда повернут события. Главное, не дать застать себя врасплох. А там потягаемся.
Позавтракав, они собрали багажик: сверток из суконного одеяла и сверток из толстого брезентового дождевика. Ночи в горах и летом прохладные. В свертки положили по десятку картофелин, по пакетику соли — мало ли — по кусочку мыла, по полотенцу. Все порознь, на случай, если разведут их в горах тропки-дорожки. Пирогов поверх гимнастерки надел короткую синюю фуфайку, перетянулся солдатским ремнем. На ремень нацепил флягу, нож с деревянной ручкой, широкий и толстый — не согнешь вдруг. Брюсов надел под пиджак старый обвислый пироговский свитер. Ощупал живот, карманы, точно потерял что-то, а что, вспомнить не может.
— Мне бы… Острое и тяжелое.
Пирогов пообещал: будет.
Бледная от усталости и недосыпания, Каулина доложила:
— Пестова и Козазаев на леспромхозовском газогенераторе поехали. Пестовой выдано личное оружие, у Козазаева оказался трофей.
— Какой трофей?
— Немецкий, товарищ начальник.
«Беда будет с этими трофеями, — подумал Пирогов. — Везут для экзотики, а попадает эта экзотика в подлые руки».
— Что слышно о Долговой?
— Сказалась больной и передала заявление.
— О чем?
— Просит уволить из органов. — Протянула лист с двумя торопливыми строками.
— Она что, не понимает?..
— Понимает, товарищ начальник. Очень хорошо понимает. Вы идите спокойно на дело, и дай вам бог победы. А когда вернетесь, Долгова уже переболеет, и вы сделаете вид, будто не видали никакого заявления. Поймите ж вы, наконец, что работаете с женщинами. А это как на войне — год за три считается. — Улыбнулась грустно.
Не соскучишься в такой компании. Поманил за собой Брюсова, ввел в кабинет. Разбросал на столе фотографии.
— Ознакомьтесь внимательно, Геннадий Львович. Не исключено, что один или два из этих могут встретиться нам в горах. Народ отпетый. Всем терять нечего. Мой долг сказать вам об этом. А ваше право не идти со мной.
— Что вы такое говорите, Корней Павлович?.. Вы лучше придумайте, с чем я пойду. Хотя бы для устрашения.
— С револьвером знакомы?
— При моем центнере? Револьвер? — Брюсов постучал себя по животу. — Под Харьковом я стрелял из винтовки.