«Ах, как гадко… Как нестерпимо все это… ожидание, неизвестность. Лучше бы столкнуться нос к носу. С одним, со вторым. А там — чья возьмет».
— Не тревожьтесь раньше времени, а то перегорите к началу, — предостерег Корней Павлович шепотом. — Пусть они, — показал глазами вниз. — Пусть они тревожатся, и боятся пусть они.
— Вам легко… Я искренне завидую вам. Это так необычно для меня. Но я…
— Вы думаете, я каждый день хожу на такие дела. Мне тоже немного не по себе. Но кому пожалуешься.
— Не обращайте на меня внимания. Я готов… Хоть сейчас…
Время летело быстро. Корней Павлович вспоминал, продумывал в уме разные варианты, как ему спуститься в долину, но сам и отвергал их. Южный склон горы, приютивший их, был гол и гладок. Ничего не получилось бы, попытайся они зайти к храму со стороны, по низу. Дно долины просматривалось далеко. А в осмотрительности бандитов Пирогова убедил тот, первый, по всем признакам не только самый большой, но главный здесь. Атаман!
«Почему ты не взял в Муртайке двух дружинников? Двух опытных охотников или шустрых на ногу парней. Почему? Почему ты даже не распорядился, чтоб, выждав два-три дня, Илькин двинул ребят следом? Ты ведь ожидал, ожидал именно этой встречи. Больше, чем встречи с Игушевой».
Он упрекал, ругал себя и оправдывал: застрелил же Яга оперативника и бригадмильца. Недоставало ему, Пирогову, взять на душу такой грех… А Брюсов? Разве он заговорен от белесого, будто выцветшего, остроносого «кайнока»?
— Придется нам ждать ночи, если ничего не произойдет раньше, — сказал Пирогов.
— Вы хотите ночью? Но ведь они снова разожгут свои ужасные костры.
— Будете поддерживать меня сверху. Как дальнобойная пушка.
И тут снова, далеко-далеко, но уже точно — в глубине распадка, где должен быть Козазаев, тукнул выстрел. Даже прокатился коротким эхом.
— Вы слышали?
Насторожились и те, пятеро. Замерли, не повторится ли еще?
Всадник одним махом перелетел через речку. Только веер брызг взметнулся из-под копыт коня. Обитатели пещеры кинулись к нему, поймали повод. Всадник оглядывался туда, откуда примчался, что-то говорил возбужденно, сильно и резко размахивая руками.
Пирогов ожидал паники или хотя бы суеты, но пещерные жители оставались спокойными. Так казалось со стороны.
Выслушав какую-то новость, они принялись совещаться. Пирогов, не мигая, следил за их жестами, силясь понять, о чем шла речь внизу. Но не понял и расстроился, будто виноват был в том.
Договорившись наконец, пятеро один за другим вошли в пещеру. Конник перекинул повод через плечо, неторопливо повел оседланного коня к отаре, остановился на открытом месте.
«Тревога у них, — догадался Пирогов. — Но как серьезна? Кто их побеспокоил?»
Брюсов вытянулся в сторону Пирогова. Сказал восхищенно:
— Уж не девочки ли лошака вспугнули?
— Мне не нравится их спокойствие.
Геннадий Львович понял, что восхищение его неуместно, убрался назад. У Корнея Павловича засосало под ложечкой в ожидании близких неминуемых перемен.
Пятеро между тем стали появляться из пещеры. В руках у них… В руках у троих были самые настоящие винтовки. Рослый в безрукавке, которого Пирогов называл про себя атаманом, отдавал распоряжения.
«Ах, сволочи! Вот чего удумали! Воевать!.. Концы в воду, а потом — ходу. Без свидетелей…»
Глава сорок четвертая
Первым занервничал вслух Козазаев:
— Третий день припухаем, а толку? Ничего ж не ясно.
Предлагал послать парня в отдел, узнать, не забыли ли о них. Варвара успокаивала, призывала к терпению, хотя в душе полностью соглашалась с ним.
Покровские помощники — Павел посадил их над самым узким местом, над речкой, — тоже допытывались, когда же они будут свободны.
— Сено упустим, где потом взять его? — ворчал немолодой, но еще крепкий мужик из резервистов. Предстоящая мобилизация держала его в постоянном напряжении, торопила с заготовками дров и сена, потому что после него остаются в доме две бабы и четыре пацанки мал мала меньше. Какое с них сено спросишь?