Тихо стало в долине. Только кашлял Брюсов. Да зудила растревоженная мошкара.
Пирогов, напружиненный, жесткий, как циркуль, нервно вышагивал вдоль поваленных связанных бандитов. Полина едва успевала повторять его повороты, докладывала о безрезультатном поиске, утешала, что еще не все потеряно, если, конечно, Игушева не попала в лапы к этим…
— Н-да.
Пирогов резко повернулся кругом, будто его не интересовало, куда и зачем ходили поисковики, что делали.
— С раннего утра мы были в пути… До вечера… Дотемна, — оправдывалась Полина. — А позавчера напоролись на этих… Приостановили поиск. Послали ребят в Кожу.
— Вы уверены, что нам не придется их искать?
— С ними Яшка Липатов. Он хорошо в горах ориентируется. Лучше меня.
— Но с Яшки какой спрос?
Крутой поворот. Шаг, второй… Рукавом фуфайки осторожно прикоснулся к нижней саднящей губе. На рукаве осталось темное пятно.
— Вы ранены, Корней Павлович?
— Чепуха.
— Но у вас кровь.
— Стыдно сказать, не то что показать. Продолжайте.
— Что продолжать, Корней Павлович… Ходили и нигде ни следочка. Надо допросить этих. Может, им известно.
— Допросим.
Поворот кругом. Как вокруг ножки циркуля.
— До войны, товарищ лейтенант, был у нас случай… Заблудилась в горах девушка… Лиза Варюхина, как сейчас помню… Неделю ее искали всем миром. А она сама объявилась. В другом районе.
«Ударцев тоже по довоенной схеме упал», — подумал Пирогов, промакивая рукавом кровь.
На возвышенной площадке против входа в пещеру сидел, удобно развалясь, Павел, успокаивал плачущую от переживаний Варвару и тихонько баюкал «куклу», ушибленную в схватке с атаманом. Только втроем, с помощью Брюсова, одолели его. Крепкий мужик, хотя и разменял шестой десяток, судя по залысинам, по морщинам на роже, по дряблой шее.
Покровские дружинники, как сраженные, лежали на пологом склоне площадки. Приходили в себя после пережитого напряжения. Старший — ничком, носом вниз, подложив под лоб согнутую калачом руку. Младший — на спине, прижимая к груди атамановский маузер, первый боевой трофей, который Пирогов разрешил подержать в руках.
Прошел час такого оцепенения. Солнце стало опускаться за Пурчеклу. С заходом его целые тучи гнуса вылетели на холодок. Хоть руками разгребай.
Пирогов унял наконец кровь из разбитой губы, ополоснул ее из речки, вернулся в пещеру. Скомандовал:
— Всем подъем!.. Козазаев, Пестова, Саблина и вы… Да, вы! — Он не знал фамилии молодого дружинника. — Вы вчетвером остаетесь присмотреть за этими… Саблина, перевяжите раненых… При малейшей попытке — стрелять.
— Кто такое право дал? — раздалось из бандитской связки.
Пирогов даже вздрогнул: право!.. Не забыли… Вспомнили…
Петух клюнул и сразу вспомнили… Право!.. А по какому праву Михаила?.. По какому праву стахановца Пустовойтова?..
Выждав, когда улягутся чувства, Пирогов остановился над связкой.
— Кто-то о правах упомянул?
— Я повторюсь. — Напрягшись, как змея во время линьки, атаман попытался сесть, но смог только облокотиться. На шее его от уха к ключице краснел широкий рубец от ногтя, под глазом налился радужный блянш. Тоже красавец! Продолговатое лицо его было насмешливо-спокойно. Даже самоуверенно. Матовые зрачки глядели не мигая, как глазок маузера. — Не имеете права. Вы — власть, — продолжал он. — Вы — государственная власть и обязаны придерживаться своих законов.
— Законов? — вспылил Пирогов. — Вы рассчитываете, что есть закон, который убережет вас от кары? Пустые надежды.
— Не хвались едучи на рать.
— Эта часть дела позади.
— Как знать. — Нехорошо дернул уголком рта — усмехнулся многозначительно. — Не спешн коза, все волки твои будут.
— Насчет волков верно заметили, — оборвал Пирогов. — Вам ли не знать, что спокон веку вне закона ходит волк… Так что напрасно беспокоитесь о моей нравственности… Одно подозрительное движение — и вы будете расстреляны на месте. — Повернулся к Козазаеву: — Павел, смотри в оба.
Павел кивнул, оттолкнулся здоровой рукой от земли, приблизился. Лицо его было сухо, не оставляло сомнения, что он с большой точностью выполнит приказ.
— Чср-рт из мутной воды, — натужно прохрипел раненый в ногу, с ненавистью глядя ему в глаза. Это был тот самый всадник, который на восходе раскрыл засаду.
— Но ты, — предупредил Козазаев. — Я тебе не милиционер, про законы толковать не стану. Сделаю дырку во лбу и отправлю к чертям сковороду лизать.