Пирогов приотстает немного, поджидая покровских дружинников.
— Что, мужики, намаялись выше головы?
— He-к, — живо отзывается молодой. Впечатления не покидают его, волнуют кровь.
— Не маята грызет, а голод, товарищ командир, — добавляет старший. — Кишка кишке кукиш кажет.
— Это… немного есть, — соглашается Корней Павлович.
— Я к тому веду, что за хорошую работу полагается, — продолжает резервист.
— Вообще-то — не грех… Кончил дело, гуляй смело. После баньки, особенно…
— Я о том и думать забыл, — ворчит старший. — Я говорю, из того. — Показал глазами вперед, на тяжелые мешки с провиантом. — Из трофея ничего нам не перепадет?
Пирогов наконец догадывается, куда он клонит.
— К сожалению… как вас… Антон Петрович?.. К сожалению, Антон Петрович, нельзя из трофеев ни крошки… Все это должно быть возвращено тому, у кого взято.
— Да ить они, — опять кивок вперед, где тяжело ступают бандиты. — Они ить уже сколь сожрали? Неужто, если мы банку мяса?.. Одну на всех… Рази много убудет? Не поймай мы их, они ж все добро на дерьмо перегнали бы. Что ж бы ты хозяевам повез?
— Они ответят за все… И за каждую банку отдельно. Но нам-то не годится… Мы ж не они…
— Чудно это, — ворчит резервист и отворачивается, показывая, что и говорить больше не о чем.
Пирогов замедляет шаг: ну тя к лешему, и так сил нет — есть хочется, а ты со своим умничанием.
Полина догоняет его, глядит выжидательно. Она уже заметила, что Корней обходит свое пестрое войско, заговаривает с каждым, значит, сейчас он что-то скажет и ей, может, приободрит, может, о Игушевой спросит. Там, у пещеры, едва ли он мог что-то расслышать, взять в толк… Ой, нехорошо сталось с Ольгой… Нехорошо…
— С крешеньицем вас, Полина! — И быстро добавляет, заметив в шаге от Ткачук Саблину. — И вас, Анна, с крещением… Отлично сработали. Просто отлично!
— Так ведь не игла шьет, а рука, — улыбается затаенно Полина, возвращая похвалу.
— Еще одно такое крещение и я дурой сделаюсь, — говорит Саблина быстро и звонко. Пирогов охотно кивает ей, мол, согласен, хотя и знает наверняка, у таких людей, как Анна, все эмоции на поверхности, глубокие переживания им мало понятны, а потому и опасения сделаться дурой напрасны. Кокетничает Анна. В разговор встревает.
— Будем надеяться, не повторится больше такое, — говорит Пирогов. — Хотя, как знать… Иначе, зачем страна нам деньги платит… Зачем мы?
Сумерки густеют, делаются прозрачно-синими. Небо еще светится остатками дня, но из глубины распадка, как из колодца, уже видно множество звезд. Яркие крупные они кажутся совсем близко, стоит протянуть руку… Первое время ото искренне развлекало Корнея, но потом прошла новизна, изумление улеглось.
— Ладно, девоньки, дома наговоримся, — Пирогов касается пальцами козырька фуражки, идет вперед.
взрывается звонким напевом Саблина.
Полина шикает на нее, что-то говорит быстро. Анна смеется. Вереница оглядывается, сбивается с шага. Васька Князь косит глазом: не демоническая ли сила голос подала… Зло матерится Туз, плюется с остервенением.
Бу-у-у, бу-у-у, — раздается над головами. Это обеспокоенный филин предупреждает, что здесь его владения и так просто он не уступит их.
Корней Павлович догоняет Брюсова. Тот, заслышав быстрые шаги, встречает его вполоборота. Кашель рвет, раздирает его горло, но он собран, внимателен, как часовой.
— Уморил я вас, Геннадий Львович?
— Ой, да что вы такое говорите. Я, можно сказать, второй раз мужчиной себя почувствовал.
— Тогда я поздравляю вас… Нашим хождениям скоро конец. Вон там проходит дорога. Мы отрядим двух-трех быстрых гонцов в Покровку. Тут совсем недалеко. Час ходьбы… Мы вызовем по телефону машину… Да, машину. И — с шиком!
Справа как-то странно сухо, будто сено, шуршит речка. Еще и еще. Коротко, с нетерпением. С хрустом кидается на противоположный берег. А может, это не речка совсем? Может, это как в затерянном мире английского писателя Конан Дойля?
Пирогов отстает от Брюсова. Останавливается. Видит перед собой темный, почти черный силуэт невысокого тальника. Видит, как вздрагивает, шевелится он в верхней левой части.
Кто бы это?
И вдруг лопается чернота заросли. Радужный огненный шар больно бросается в лицо, слепит глаза…