1. Из показаний Королькова: Скоробогатов, из бывших партизан, пожертвовал отряду три винтовки, сто патронов, пуд муки.
2. Из показаний Назарова: весной 1921 есаул принял депутацию от крестьян (14 чел.), которая просила защитить от большевиков. Помню четыре фамилии — Громадин, Васин, Скоробогатов, Еськин.
3. Из показаний Кошкина: о намерении красных перекрыть дорогу у Мунов сообщил через доверенного человека Скоробогатов.
4. Из заявлений замначштаба 2 батальона 342 стрелкового полка Ризабко. Мы пользовались доверием и помощью большинства местного населения. Так, бывший красный партизан Скоробогатов (фамилия подчеркнута Ударцевым) выполнил несколько очень важных наших поручений. В частности, им было замечено вхождение Тарарыки через границу…»
Пирогов дважды перечитал досье. Подумал: что означает сам факт его появления и хранения? Неспроста оно тут. А для чего, с какой целью — уму непостижимо.
Близко к полудню нагрянул в отдел автозак — полуторка с прочным дощатым фургоном на месте кузова. Машина эта была оборудована для перевозки спецпочты и транспортирования арестованных и осужденных в областной изолятор.
Автозак остановился под окнами кабинета. Пирогов видел, как из кабины вышел фельдъегерь, худой, немолодой уже мужчина с кобурой на поясе против живота, потянулся, расслабленно поводил плечами, взял с сиденья кабины старый кожаный баул с большими медными застежками, направился в отдел.
Корней Павлович вышел навстречу ему, ответил на приветствие, пригласил к себе. Автозак и его не очень разговорчивый экипаж — шофер, конвоир, фельдъегерь — были людьми из центра, и Корней Павлович всегда радовался им.
— Какие новости привезли?
Фельдъегерь приоткрыл баул, перебрал на ощупь бумаги, достал конвертик с двумя рисованными голубками в уголке. Пирогов сразу понял, от кого он, осторожно перегнул пополам, затолкнул в нагрудный карман гимнастерки. Сказал:
— Спасибо.
— Три дня тому — лично принесла. На словах велела привет передать, что у нее все хорошо.
Пирогов застенчиво кивнул.
— Что с Ударцевым? — продолжал фельдъегерь. — Мы в Мунах были, там и услыхали…
— Конь его убил, — неохотно ответил Корней Павлович. — И себя, и его.
— Ста смертям не бывать, а одной не миновать. Обе почты — вам?
— Да.
Фельдъегерь снова распахнул баул.
— Мы сегодня тоже… На повороте. Но чуть-чуть, говорят, не считается.
Запустив руку по локоть, он нащупал в бауле нужное, вынул вместе с регистрационным журналом. Протянул два пакета. Проследил, туда ли ткнул печать Пирогов, там ли расписался. Строгая служба у фельдсвязи! У спецсвязи, как она подчеркнуто называлась тогда в обход немецкого слова.
За окном распахнулась тяжелая дверь автозакового фургона. Боец-конвоир выпрыгнул на землю, неотрывно глядя внутрь будки, сделал несколько неторопливых взмахов руками, несколько приседаний.
— С клиентом мотаетесь? — догадался Пирогов.
— Там такая фура… Сам Яга!
— Не может быть! — не поверил Корней Павлович. О дерзости, неуловимости Яги уже два года ходили самые невероятные россказни. Перед войной, отрываясь от преследования, он застрелил оперативника и бригадмильца. — Где взяли-то?
— У бабы. Сонненького спеленали.
— Давно?
— Три дня тому.
Три дня назад стала известна трагедия Ударцева, так что ничего удивительного нет в том, что Корней Павлович прослушал сообщение об Яге в утреннем рапорте.
— Два года невидимкой ходил, а попался, как круглый дурак, — сказал, подводя черту под разговором. — Будете отдыхать?
— Какой тут отдых! Надо этого спихнуть скорей.
Поднялся, подошел к карте Ударцева, которую Пирогов перенес в свой кабинет.
— Старая уже, — сказал разочарованно.
— Новости оттуда не очень веселые.
Фельдъегерь, разглядывая карту, кивнул.
— И откуда у него силы берутся? Нынче читал я у одного ученого академика, так он вычислил: Германии только на год войны должно своих ископаемых хватить. А он — видал чего? — прет дурным буром.
— Ископаемые она добывает во всей Европе. В Африке опять же… Читал я, будто из чешского сахара взрывчатку гонит.
— Смерть сластит!
Из-за машины шофер показался. Склонился на ходу, оглядел задний мост, пнул шину, что-то сказал конвоиру. Тот отрицательно качнул головой. Даже отмахнулся руками: иди, не подбивай на дурное… Шофер еще что-то сказал, протопал по крыльцу, зашел в отдел, заглянул в кабинет, поздоровался — и без паузы:
— Мы не поспеем так-то.
Пирогов проводил их до машины. Конвоир по-прежнему стоял против открытой двери, не спуская глаз с нее. Точнее, с того, кто был за ней в полумраке фургона… Он кивнул на приветствие Корнея Павловича, посторонился, позволяя заглянуть внутрь. В глубине полости автозака виднелся силуэт человека с небольшой вздернутой бородкой.