В дверь заглянула Ирина Петровна. Поздоровалась, доложила, что пришла уже, что время — без минуты восемь часов.
Корней Павлович выпроводил Сахарова, положил на машинку рапортички, постановление о начале расследования дорожного происшествия. Предупредил, чтоб Ткачук и Пестова зашли к нему сразу, как появятся в отделе.
И этот день начинался напряженно.
Глава одиннадцатая
«Затерянный мир» и загадочная фраза Ударцева — кивок на фантастическую фауну — как заноза засела в голове Пирогова. Выйдя из райкома, поколебавшись чуть-чуть, он свернул в улочку, тихую и зеленую, как парковая аллея, остановился против широкой, давно не крашенной террасы под короткой тесовой крышей. Что было в этом небольшом с претензиями домике раньше, Пирогов не знал. Теперь в нем располагалась библиотека.
Он вошел, поздоровался, внимательно оглядел книжные выставки, стенды, точно за тем и пришел сюда. На него повеяло тихим, безмятежным уютом, спокойствием другого, непривычного мира.
Библиотекарь, немолодая женщина, сидела за круглым столиком, расчерчивала амбарную книгу. Выслушав Корнея Павловича, она охотно перебрала стопку плотных перегнутых листков-формуляров с читательскими фамилиями на «у». Пирогов удивился такому количеству их: человек сорок, не меньше. Столько, сколько на самые распространенные «к» и «н».
— В Ржанце двенадцать домов Устиновых. И все — родня, — пояснила библиотекарь.
Пирогов слушал и думал о своем: зачем он здесь? Разве не прав Кречетов, опытный, бывалый оперативник и розыскник, что на дороге произошел несчастный случай? Если местный мужик — депутат сельсовета — свалился перед войной с горы на повороте дороги, то почему не допустить, что и Михаил тоже мог… «Ударцев не был жокеем», — сказал Кречетов, и это верно. Ударцев не был горцем. Как и Пирогов… Наконец, что изменится, если узнает Корней, что в горах водятся динозавры или еще что-то такое? Мертвого не подымешь.
«Ты упорствуешь в своих сомнениях, будто у тебя есть прямые доказательства… Основания для сомнения… Мало тебе Якитова, шофера?..»
— Так что там? — Он глазами показал на формуляр Ударцева, который библиотекарь уже держала в руках.
— Пожалуйста… За ним три книги. Ой, одна очень редкая. У нас единственная была. Издания пятидесятых годов прошлого столетия. «Записки находящегося в Алтайском округе для обращения иноверцев в христианство архимандрита Макария Глухарева». Очень редкое издание. Мы не давали ее на руки… Если она потерялась, мы не сможем приобрести вторую. Она давно не продается… Ой, и Малет! — Она сокрушенно покачала головой. — Малет написал книжку о гражданской войне. В наших местах. Она рассказывает о наших деревенских… Какая досада, если и она потерялась. Ее тоже не достать.
— Почему?
— Она решительно не понравилась критикам. Ученые считали, что ценность ее сомнительна. А бывшие красные партизаны требовали книгу спалить публично, автора судить как врага мирового интернационала.
— Даже так? За какие грехи тяжкие?
— Не знаю, но по слухам, Малет кого-то незаслуженно возвысил, кого-то принизил, не оценил чью-то роль в войне, а кого-то просто оклеветал.
— И вы хранили такую книгу?
— Хранила. И уверена, что если хоть одна претензия дутая, книгу нельзя приговаривать.
— А претензии есть и дутые?
— Господи, да девять из десяти! Помните у Крылова: кто про свои дела кричит всем без умолку… Таков уж человек — один в атаку ходит, другой в литавры бьет. Или не так? — Смело уставилась в глаза Пирогову, или доверяя ему полностью, или не признавая в нем начальника районного отдела НКВД.
— Насчет без умолку вы правы, — ответил он. — А как с распоряжениями по чистке библиотек?
— Я убираю с полок все, что рекомендуется по списку. Но жечь не решаюсь. Книжные костры оставляют ожоги в истории.
— Интересный разговор… Я бы охотно послушал вас, но дела не отпускают… Какая третья книга за Ударцевым?
— Конан Дойл. «Затерянный мир»… Я понимаю, вы не с тем пришли, но, извините, нам не удастся вернуть все это?
— Перепишите мне названия, — сказал Пирогов. — Какие-то старые книги лежат у меня… У вас сегодня не найдется этот самый Конан Дойл? Мне бы взглянуть на него одним глазком.
Она ушла неторопливо за стеллаж, вернулась не скоро, искренне огорченная.
— На руках и вторая книжка. У нас ведь фонд — с ноготок.
Пирогову было неудобно выказывать свою слабую начитанность, но времени на притворство, дипломатию не оставалось.