«Ну что ж, он прав по-своему, — подумал Пирогов. — Мы никак не отреагировали на сигнал. А человек считает, что полезное дело делает… И чем черт не шутит, может Якитов в той бане прячется».
Мысль эта показалась вполне реальной. В своей деревне для Якитова в каждом дворе — дом родной.
Пирогов снова просмотрел письма. Нет, когда писалось первое, Якитов еще служил. Хорошо ли, плохо, но тянул солдатскую лямку. Значит, другой кто-то. В бане. Да и есть ли он вообще? Почему «житель села» не называет себя? Не ищет славы? Не хочет в свидетели? Или боится? Но если боится, то не уверен и опасается ответственности за напраслину. Ерохина, видать, бабенка отчаянная. Чего доброго, глаза выцарапает…
Как бы то ни было, вертись Пирогов. На то поставлен ты, чтоб знать, у кого баньки какие. Тьфу!
Корней Павлович пересмотрел почту. На «стихе» написал: в редакцию. На мальчишечьем: дать ответ. Спор из-за поваленного забора распорядился закончить в отделе, для чего потребовал вызвать конфликтующие стороны. На некоторых сделал пометки: поблагодарить.
Пригласил Ирину Петровну.
— Составьте ответы на эти письма.
— Ответы?
— Да. Я нацарапал по парс слов на уголках, а вы, пожалуйста, чуть пошире. Пару строк. На машинке. На хорошей бумаге.
— Михаил Степанович никогда не делал этого.
— Видимо, не успел… С этими письмами, — протянул сразу несколько, — познакомьте Ткачук, Пестову, Игушеву. Пусть сегодня же побывают на местах… Некрасиво получается.
— Понятно. А те? — Она глазами показала на лежащие особняком письма «жителя села».
— Сам займусь.
Неизвестный автор советовал заглянуть к Лизке вечерком. С наступлением темноты. Рабочий день подходил к концу, но до темна оставалось часа три. Корней Павлович пригласил дежурную.
Вошла Анна Саблина, девушка среднего роста, крепкого крестьянского сложения, круглолицая, с маленьким острым подбородком, отчего контур лица напоминал репку. Нос у нее был вскинут вверх, кончик отточен, как у птицы. Но самой большой ее приметой были глаза, круглые, немного навыкате. Они придавали лицу вид удивления и влюбленности во все, что попадало в поле их зрения.
Саблина была смешлива и шумна до озорства. Зычный голос ее, как гвоздь, проникал сквозь оштукатуренные перегородки кабинетов, и случалось, Пирогов не знал, куда уши деть, ибо Анне доставляло удовольствие взахлеб говорить о вещах, о которых и думать-то иногда неловко. Но она никогда не бывала злой или подавленной. VI статью, и энергией она напоминала вечно кипящий самовар.
— Звали, товарищ лейтенант? — Веселая «репка» светилась, как намасленный блин.
— Скажите, Саблина, вам знакома Ерохина? Елизавета Ерохина?
— Лизка? — звонко воскликнула Анна. Пирогов отметил, что и «житель села» называл ее Лизкой.
— Да, Ерохина. С Нагорного переулка.
— Еще бы! — Она шире заулыбалась. — Вы у нас один, который ее не знает.
Пирогов вспыхнул. Рассердился. Чуть не взорвался выговором. Но «репка» Саблиной была такая веселая и добрая, что грех кричать на нее.
— Ладно, идите Саблина. — Огорченно махнул рукой.
— А чо, товарищ лейтенант. Вы ж сами спросили.
— Идите. Вы свободны.
Она пожала плечами — чудной, чего я такого ему… И, сияя невинной улыбкой, вышла.
«Узнал ворону, как в рот влетела, — подумал с досадой Пирогов. — То ли глупая, то ли слишком умная».
Он не стал дожидаться темноты, решив, что может вляпаться в некрасивую историю. Гадкое это занятие: в одинокую бабью жизнь лезть.
Двор Ерохиной был, как крепость, обнесен высоким тесовым забором. Просто удивительно, как это «житель села» умудрялся просвечивать глазом доску-сороковку, поставленную на шпунт. Тяжелые ворота, сбитые в «елочку», такая же калитка оказались запертыми. Пирогов постучал, прислушался и сразу уловил легкие, приближающиеся шаги. «Ждала, что ли?» — подумал он и понял, что если и ждала, то не его. Клацнул металлический засов, и Корней Павлович увидел перед собой Лизку, рослую, белолицую, чернобровую, какую-то удивительно домашнюю, располагающую к покою и неге.
«Гетера! Вот это гетера! — подумал Пирогов, вдруг испытав восторг и робость. — А то придумал…»
— Вы ко мне? — спросила она, не очень удивившись. Голос у нее оказался напевный, прямо обволакивающий, как винный дурман.
— Да вот, дома не сидится, а в гости не зовут.
— Заходите. Милости просим, заходите.