— Товарищ лейтенант. — Протянула ордер на обыск. Пирогов положил его перед Сахаровой. Пока та изучала, спросил тихо:
— От наших есть весточка?
Варвара мотнула головой: нет. Потупилась виновато, закусила губу. Он побледнел, будто сразу вся кровь отлила от головы, с большим трудом сохранил невозмутимое выражение лица. Правы древние мудрецы: не ходит беда в одиночку. Скопом давит человека.
Повернулся к старухе, которая уже прочла текст ордера, но не выпускала его из рук, что-то быстренько соображая.
— Так я слушаю вас, — сказал Корней Павлович.
— Чего?
— Где ваш муж?
Она приподняла длинную юбку.
— Ищи.
Не-ет, одних знаний трассологии, баллистики совсем не достаточно, чтоб разговаривать с Сахаровыми. Тут не нервы надо иметь, а канаты. Ты к ним с концом, а они с кольцом, ты с кольцом, они с концом. Зловредные существа.
— Мы должны оглядеть дом и двор.
Под Сахарихин крик и угрозы они разошлись по комнатам. Козазаев и Пестова оглядывали кухню. Сам Корней Павлович изучал комнату-залу, переворошил спаленку, нашел какие-то старые бумаги, перетянутые резинкой, в присутствии старушки-понятой просмотрел их, изменился лицом, отобрал четыре, сунул в карман. Потом он сползал в неглубокое подполье, собрал на себя пыль и паутину, но там оказалось пусто: запасы картошки, моркови, квашеной капусты подходили к концу. А того, что хотел найти Пирогов, не было. Складным металлическим метром он прощупал по углам землю, убедился, что она плотная, слежавшаяся за многие годы.
Козазаев и Пестова тоже ничего не нашли.
— Облизнулись! — кричала старуха. — Утерлись!.. Я так этого не оставлю. Попомните у меня…
Пирогов повел всех в сени. Он не терял присутствия духа. Сахариха ругалась, но он видел, что она и боится.
Он сам двигал бочки, столик, скамью, ящики: нет ли под ними потайной лазейки под пол. Ему уже встречались такие дома: подполье под жилыми комнатами, подполье под сенями, верандами. Здесь этого не было. Тогда он принялся осматривать потолок и сразу увидел люк на вышку. Пригласив девочку сопроводить его, он поднялся на чердак. Там оказалось тесно и душно. Гирлянда из веников висела под коньком крыши. Над сенями лежали остатки двух ломаных стульев. Чуть обособленно от них стояли две широкие багетовые рамы от картин. Самих холстов не было. Дальше вдоль ската виднелись клетки для ловли птиц, плетенная из тальника мордушка, на гвозде, вбитом в обрешетку, висела сеть. Слуховое окно было грязно, но все-таки пропускало свет. Привыкнув к нему, Корней Павлович глянул под ноги и сразу увидел на пыли свежие следы. Они вели в обход трубы. Пирогов двинулся по ним и оказался перед старинным сундучком, крест-накрест окованном узкими металлическими полосками. На серебристой от пыли крышке виднелись темные отпечатки. Кто-то недавно прикасался к сундуку, поднимал крышку.
Сильно забилось сердце. Как в предчувствии важного события.
Пирогов поманил девочку, указал место, где она должна стоять. А Сахарова продолжала кричать, и уже к ее голосу прибавлялись другие голоса, хоть и не очень сердитые, но сочувственно вопрошающие, что да по какому праву…
За кончик надорванной железной ленты Пирогов приподнял крышку сундука. Под ней лежало старое пропахшее мышами барахло, мятая пропарафиненная бумага.
Он узнал эту бумагу. Он видел такую много раз еще будучи в армии и уже потом, служа в органах. В нее на заводах заворачивали патроны, прежде чем уложить в оцинкованный ящик.
Двумя пальцами Пирогов потянул бумагу. В ней ничего не оказалось.
— Посмотрим, что глубже есть, — сказал он девочке, приглашая ее быть внимательной.
Он запустил руку в тряпье, отодвинул в сторону. Оно издало звук, будто под ним провернулся ролик. Пирогов просунул пальцы на дно и наткнулся на… винтовочный патрон.
— Смотри-ка сюда.
Вынул руку. Разжал кулак, поднес к глазам девочки.
— Пуля, — сказала она.
— Верно. Невыстреленный патрон. Держи-ка его.
Он снова опустил руку в сундук, снова повел по дну и снова нащупал патрон.
— А вон еще, — сказала девочка, указывая на землю перед собой. Пирогов глянул на указанное место и увидел третий, оброненный в спешке. Не оставалось сомнения, что еще утром в сундуке хранились патроны. Много патронов. Сто? Двести? Триста? Ясно, что не десять. И не двадцать. Три из двадцати — слишком большая потеря. А тут даже не хватились. Не удостоили внимания мелочь.
Пирогов пропустил вперед девочку, потом сам спустился.
— Вот! — Разжал кулак, показал патроны всем. На свету было хорошо видно, что гильзы у них латунно-сероватые, пули светлые, длинные. На торце четко проступала марка — «кайнокъ».