— Тебе виднее, — ответила Сахарова.
— Вы второй раз не хотите отвечать, а я предупреждал вас о возможных последствиях. Так, где он?
— Не знаю, — стиснула губы еще сильнее, отвернулась.
— Он в Ыло? В Пуехте? — торопил Пирогов.
— Нет.
— В Анкудае?
— Нет.
— У него есть охотничья избушка в горах?
— Нет.
— Он офицер в прошлом?
— Нет.
— Кто такой Скоробогатов?
Старуха мельком взглянула на Пирогова. Он увидел, что ей пришлось сделать усилие над собой.
— Не знаю.
— Когда он обещал прийти?
— Кто это еще?
— Он, — Корней Павлович кивнул на окно, за которым в сотне метров поднимался горный хребет.
— Не крути. Кого надо?
— Скоробогатова…
— Ты это чего? — старуха даже приподнялась, снова глянула в окно, во влажных глазах мелькнуло беспокойство.
— Простите, оговорился, я имел в виду Сахарова. Так когда он придет?
— Ты на пушку не бери, — вдруг обозлилась старуха. — Ничего я тебе не говорила.
— Как же он зимовать будет? — Пирогов снова уставился в окно, долго смотрел в темноту, чувствуя, что Сахарова напряженно следит за его взглядом.
— Нет его там. В Бийске он… В Томске… — не выдержала она. «Зде-есь, — удовлетворенно подумал Корней Павлович. — Здесь. За этим хребтом. При чем тут Бийск и Томск. Отводит бабка от греха».
— Ну, что ж, — Пирогов встал, начал застегивать шинель. — Вы не вняли моим предупреждениям и понесете ответственность.
— Мне домой пора. Ем тут казенные щи.
— Вы останетесь здесь. Теперь уж под присмотром милиции. По окончании лечения мы заберем вас к себе как соучастницу банды.
— Забирай сейчас. Как бы поздно потом не было, — старуха поднялась. В голосе ее послышалась угроза. — Забирай, пока на то твоя власть.
Пирогов понял, что кроме косвенных подтверждений своим предположениям о месте нахождения банды, другой пользы из показаний Сахаровой не извлечешь. Молча козырнув, он первым вышел из ординаторской, окликнул дежурную сестру, попросил проводить больную в палату и закрыть за ним дверь. На улице он остановился. Было свежо и даже морозно. Высокий хребет серел снежком на фоне плотного, почти черного неба.
«Скорее бы глубокий снег, что ли», — подумал Корней Павлович без особого энтузиазма. Он знал, что даже в очень снежные годы в горах остаются продуваемые чистые тропы.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
У Пирогова был договор с шоферами — присматриваться к тракту, запоминать каждого встречного и место встречи.
И хотя шоферам не отводилась исключительная роль, но они были надежной ячеей в сети, раскинутой Пироговым где только было возможно.
Поздно вечером подкатили к райотделу два бийских ЗИСа. Пирогов, услышав, вышел на крыльцо.
— Ну, здравствуйте. Вижу, новость привезли. Заходите.
— Погоди, не торопи, — за двоих сказал старший, облокачиваясь на столбик забора. — Хочешь, глянь в кузов.
— Сначала на словах.
Шоферы переглянулись — кому начинать. Младший, лет двадцати пяти, первым отвел взгляд, уступая старшему.
— Такое, знач, дело. Отъехали от Хабаровска. Перед мостиком, против Святого ключа, сразу после спуска направо… Ну, знаешь?..
— Помню, — Пирогов знал это место, знал ключ, кем-то запертый в металлическую трубу, отчего вода бежала как из водопроводного крана. Ключ с давних пор именуется Святым, каждый проезжий и путник считают обязанностью отведать его воды, оставить на кустах сувенир — матерчатую ленточку или конский волос.
— Вот, знач, спускаемся сторожко, где юзом, где катом. Глядь, у дороги лежит. Ну, то ли человек, то ли зверь. Голова, знач, лапы или руки вперед. Вытянулся… Открываю дверку, показываю, — старший кивнул на молодого, — показываю ему: если беда какая, жми что духу в твоих цилиндрах. Подъезжаем, зверь израненный весь, подыхает. На груди и на боку — две пулевые дыры. Интересно?..
— Очень интересно. Взглянем.
В кузове, лежала убитая кабарга. Шоферы зажгли фонарь.
— Вот дырка и вот. От пули.
— Да, раны огнестрельные. Говорите, еще живая была?
— Чуть живая. Глазом повела, когда подошли, шеей дернула…
— Очень интересно. И след есть?
— На снегу, как на картинке. И кровь.
— Интересно, — третий раз повторил Корней Павлович уже машинально, думая о своем. — Отвезите меня на место.
Шоферы помедлили. Младший зачем-то стал щупать кромку борта. Старший откликнулся, между делом скребя щетинистый подбородок, чуть не высекая из него искры: