- Сначала на словах.
Шоферы переглянулись - кому начинать. Младший, лет двадцати пяти, первым отвел взгляд, уступая старшему.
- Такое, знач, дело. Отъехали от Хабаровска. Перед мостиком, против Святого ключа, сразу после спуска направо… Ну, знаешь?..
- Помню, - Пирогов знал это место, знал ключ, кем-то запертый в металлическую трубу, отчего вода бежала как из водопроводного крана. Ключ с давних пор именуется Святым, каждый проезжий и путник считают обязанностью отведать его воды, оставить на кустах сувенир - матерчатую ленточку или конский волос.
- Вот, знач, спускаемся сторожко, где юзом, где катом. Глядь, у дороги лежит. Ну, то ли человек, то ли зверь. Голова, знач, лапы или руки вперед. Вытянулся… Открываю дверку, показываю, - старший кивнул на молодого, - показываю ему: если беда какая, жми что духу в твоих цилиндрах. Подъезжаем, зверь израненный весь, подыхает. На груди и на боку - две пулевые дыры. Интересно?..
- Очень интересно. Взглянем.
В кузове, лежала убитая кабарга. Шоферы зажгли фонарь.
- Вот дырка и вот. От пули.
- Да, раны огнестрельные. Говорите, еще живая была?
- Чуть живая. Глазом повела, когда подошли, шеей дернула…
- Очень интересно. И след есть?
- На снегу, как на картинке. И кровь.
- Интересно, - третий раз повторил Корней Павлович уже машинально, думая о своем. - Отвезите меня на место.
Шоферы помедлили. Младший зачем-то стал щупать кромку борта. Старший откликнулся, между делом скребя щетинистый подбородок, чуть не высекая из него искры:
- Оно, почему бы и нет. Только дохлые машинешки-то, шибко не газанешь. А станется, и вовсе не доедешь. Через километр - рушатся.
- В претензии не буду.
Клокоча, как закипевшие самовары, скрипя и ухая на рытвинах, ЗИСы покатили через центр.
В кабине пахло бензином и еще чем-то сладковатым.
- А что, Палыч, очень важное в этой козе?
- Думаю, очень. Пожалуй, даже очень.
Урсул круто взял влево, и дорога пошла по горбатой долине, зажатой меж гор. Фары выхватывали впереди то куст, то дерево, а сзади плотной непроницаемой стеной стояла ночь, пасмурная, холодная. Машина осторожно клюнула носом, скатилась с горки. Под колёсами скрипнул расхлябанными досками настил. За стеклом обозначилась темная лента речки. Берега ее белели снегом.
Шофер тормознул, выключил мотор.
- Донесло.
Распахнул дверцу, оглянулся.
- А Ваське, знач, не подфартило. Стал.
Пирогов осмотрел место, где лежала кабарга, нетерпеливо шагнул к четкому следу. Он уходил к речке и терялся в ней. По камням, рискуя поскользнуться, Пирогов перешел речку. Снег на том берегу лежал нетронутым. Только голыши покрупней чернели боками из-под лихо вскинутых белых беретов. Значит, кабарга сколько-то шла по воде. Чутко всматриваясь в каждое пятно, Корней Павлович пошел по берегу, узкой полоске у подножия каменной, выше неба горы.
Следы не попадались, и он уже решил, что поторопился перейти реку. Возможно, кабарга шла той стороной, по инерции влетела в воду и тут же выскочила из нее. Наметив себе конечную точку и поворот, Пирогов пошел дальше и тут заметил длинную борозду на снегу, похожую на след санного полоза, чуть выше начинался кабаргиный след. Уставшее животное не рассчитало прыжок и зацепило кромку берега.
Корней Павлович оглянулся на машину. Шофер стоял перед капотом в полосе желтого света фар и не спускал с него, Пирогова, глаз. Второго ЗИСа все еще не было.
Прикинув направление, откуда бежала раненая кабарга, Пирогов вернулся к машине.
…Случилось неправдоподобное: разговаривая с шофером, Пирогов сомкнул на мгновение веки, даже не сомкнул, просто неожиданно мигнул раз-другой, а когда разомкнул, над горами во всю хозяйничало румяное утро. Он понял, что проспал остаток ночи.
Шофер сидел рядом и тоже спал, уткнувшись головой в руки, скрещенные на баранке.
Стараясь не шуметь, Пирогов вышел из кабины, мягко прикрыл дверцу.
За два или три часа, что проспал он, из низких туч, с вечера хороводивших над селом, выпал на землю снег, чистый и рыхлый, как пена парного молока. Не желая верить в случившееся, Корней Павлович бросился к тому месту, где лежала кабарга, и с трудом различил его. Крайние следы, отчетливо проступавшие несколько часов назад, исчезли.
Он вернулся к машине, не таясь, дернул за ручку. Шофер вздрогнул, поднял помятое, багровое со сна лицо.
- Ты, знач?
- Я, - скривился Пирогов, садясь на прежнее место. - Удивляюсь, почему нас с тобой не связали и не ткнули головой в речку.
Шофер, ничего не понимая, глянул через исполосованное инеем лобовое стекло.
- Чего? След есть?
- Ни шиша, никаких следов… Тоже мне, не мог растолкать.
- А как бы я растолкал, если вперед тебя отошел.
- Не ври.
- Как есть - вперед. Ты еще про последние известия говорил, Сталинград, знач, а мне словно кто ваты в уши насовал. Сперва немного, потом больше, потом совсем наглухо.
- Не может быть, - недоверчиво уставился на него Корней Павлович. - Я же потом тебе про орех рассказывал. А ты поддакивал.
- И что из того, что поддакивал… Перед войной затеял я лодку купить. Деньжата скопил. Баба - ни-ни. Дом перекрывать, а мне уж очень - лодку. Ну, с получки возьми и спрячь тридцатку на амбарушке под стропилку. Утром встаю - бог мой! - баба с амбарушки по лестнице крадется, деньги в кулаке. Вижу - моя красненькая. Я к ней, «как узнала?». А ты, говорит, мне всю ночь рассказывал и про деньги, и где ты их взял… А ты, говоришь, поддакивал. Я еще мог вопросы разные задавать…
- Лунатик, что ли?
- Нет, верно… Хоть у бабы спроси - было и не раз… А тут… - Он неопределенно подергал плечами. - Умаялся. Машинешки - больше под ними лежишь, чем едешь. Вот ведь - нету еще…
Высвободив из рукавицы руку, он ткнул большим пальцем за спину.
- Знач, пока мы тут спали, он, Васька, раз пять чинил.
- Пока мы спали, - сказал Пирогов, - выпал снег и закидал все следы. Напрасно старались..
Шофер толкнул дверцу, выглянул наружу, сощурился от белизны, удивился не то обрадованно, не то растерянно:
- Ух ты, и правда! Как же теперь?
- По-старому. Едем назад, если радиатор не заморозил.
Последнее Пирогову пришло неожиданно, и ему стало неловко вдруг за свои упреки…
В двух километрах они встретили второй ЗИС. Он стоял посреди дороги, как рассвирепевший сарлык, готовый драться с первым встречным. Василий, почерневший от бессонницы и холода, копался в моторе.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Собственно, ничего страшного не случилось. Охотник, метивший в кабаргу, не стал преследовать ее, а это значит, либо увидел машины, либо вообще не рискнул приблизиться к дороге, а следовательно, имеет основание держаться подальше от людских глаз. Хотя бы потому, что оружие было нарезным и выбрасывало красные пульки, похожие на «кайнокъ».
Таким образом, третья сторона треугольника начинается где-то близ Храбровки и идет на запад, к Ыло.
Корней Павлович расстелил карту, бросил между предполагаемыми пунктами линейку. Треугольник почти замкнулся. Достаточно было чуть продолжить линию Пуехта - Анкудай. И на это Пирогов имел право без дополнительных уточнений, ибо так или иначе большая сторона треугольника шла четко вдоль Чуйского тракта.
После обеда в отдел зашел Козазаев.
- Звали, Корней Павлович?
- Иди-ка глянь. Вот треугольник. Вспомни хорошенько, тебе не приходилось в нем бывать?
- А как же! Только недалеко. Тут есть тропа, - Козазаев поводил пальцем по карте, отыскивая нужное место. - Она не обозначена, но где-то вот здесь. Тут вот ферма. От нее тоже тропа… До войны мы сюда шишковать с отцом ходили. Но далеко не забирались. Разве что вот так.