У Варвары лицо словно окаменело, щеки и лоб побелели, на скулах красные пятна выступили. Она, видно, тоже представила, что будет потом, и тоже испугалась кишащей темноты.
Пирогову было близко такое состояние в первом бою - легкое и почти веселое, потому что тогда, стоя за лиственницей против двух револьверов, он тоже испытывал напряженный азарт идущего на риск игрока и за тот час вложил в это напряжение все силы. И потом не в мог ни двигаться, ни говорить, ни думать. Чудовищно клонило в сон…
С улицы послышались возбужденные женские голоса. Пирогов быстро оглянулся на дверь, ожидая шагов по ступеням. В последнее время он почти уверовал, что попал в полосу несчастий и неудач. Но на этот раз голоса стихли, удаляясь. Корней Павлович с облегчением вздохнул, сел удобней, возвращаясь к разговору, спросил, указывая на «куклу», очень ли было больно.
- Сначала просто удивился. Мясо вывернуто, а крови нет, и торчит в глубине кусок железа. Больно потом стало. Ох, больно! Думал, сердце лопнет. Потом - страшно. Это когда боль прошла. Страшно оттого, что представил: голова-то рядышком была, спичечный коробок - не дальше… А теперь хорошо. Домой вот попал на побывку. На свиданку.
- Надолго?
- На две недели.
Пирогов вздохнул. Невероятное дело - две недели отпуска. Хочешь - спи, хочешь - книжки читай. Или ходи на свидания… Понятно, осколок тот мог упасть чуток в сторону. Прямо в голову. Или в спину. И не было бы сейчас красноармейца Козазаева… Так что отпуск на поправку - законный, и отпускник вправе пролежать его в постели. Но все-таки неправдоподобно звучит это по военному времени - отпуск!
- Слушай, боец, а не заржавеешь ты за две недели лежания? - спросил Пирогов.
- Так не каплет ведь!
- Над тобой не каплет. А над Варварой - каплет.
Павел посмотрел на Пирогова, ожидая подробностей, и не дождавшись, быстро повернулся к Пестовой.
- Я в том смысле, что не могу ей отпуск дать. Даже на пару дней, - продолжал Корней Павлович, чувствуя, что не ко времени разговор этот, но и другого времени не будет. И велики, и коротки две недели. - У меня предложение к тебе: ты в меру сил поработаешь с нами эти две недели. Будете вместе. И дело продвинется… Если, конечно, Варвара не возражает против пары такой, - повернулся к Пестовой. - Как предложение?
Варвара зарумянилась. Застеснялась откровенного разговора. Но и Пирогов, и Козазаев, в первую очередь, увидели в стеснении ее, затянувшемся молчании согласие. Павел облегченно вздохнул. Сказал, выручая подругу:
- Ты, лейтенант, как сваха, ей-богу! Только зачем же ей отпуск давать… Согласен я. Планируй там, чтоб на двоих, - взглядом показал на Варвару.
Корней Павлович знаком позвал солдата идти за ним, распахнул дверь кабинету. Павел, пожимая плечами и оглядываясь на дежурную, ступил через порожек и сел на предложенный стул.
- Я занят, - сказал Пирогов дежурной, закрывая дверь.
Козазаев сидел, широко развернув плечи, во взгляде появилась деловая сосредоточенность.
Корней Павлович прошел мимо него, взвешивая все «за» и «против» неожиданной идеи, остановился у стола, присел на уголок.
- Боевые, говоришь, раны?
- Не на печке…
Помолчали. Раненый насторожился. Пирогов не знал, как расположить его к откровенности.
- А меня не берут, - вдруг признался Корней Павлович, и на секунду задумавшись, со вздохом произнес: - Три рапорта написал. Все в управлении лежат.
- Ну-у? - посочувствовал боец. - Или ворье держит?
- И ворье.
- Кто ж ворует-то, бабы?
- Если бы бабы, а то мужики.
- Вот гады! - в искреннем возмущении солдат качнул раненой рукой. - Мы там головы под мины суем, а они…
- Не велика новость, но говорю, что есть, - Корней Павлович насупился. - А у меня восемь девок, один я.
Кивнул на дверь, где совсем уж некстати дежурная пробовала какую-то песенку.
- Могу я послать ее на задержание преступников?
Павел тревожно свел брови:
- Неважные у тебя, начальник, дела.
- Это с одной стороны, - продолжал Пирогов. - Жалко девчат. А с другой - если не прижать тех сволочей, не дадут они людям покоя. Хоть - круть, хоть - верть.
Козазаев неторопливо вынул из кармана брюк кисет, привычно, одной левой распустил тесьму.
- А зачем ты мне все это рассказываешь? - спросил вдруг. - Точно я дурак какой, ничего не понимаю, или гадина, что не хочет понять. Валяй дело.
Присев на край стола, Корней Павлович собрался было в деталях выложить свой план, как вдруг увидел листок бумаги для самокрутки в пальцах солдата. В уголке его парой блошек темнели цифры страницы. Выше, через белое поле шли строчки узких, точь-в-точь как на «бычке», букв.
Неужели?
Он даже поморщился от своей поспешности: сходство шрифта ни о чем не говорит. А то, что книги часто идут на самокрутки и пыжи, вполне естественно - не хватает газет.
- Так ведь приказать я тебе не могу, - рассеянно заговорил Пирогов. - Сам-то когда сможешь? Чтоб я мог рассчитывать на тебя полностью. Дело наше не простое, а ты больной…
Солдат покусал краешек бумаги, послюнявил, прижал самокрутку к подвешенной руке, ловко склеил, сунул в рот. Корней Павлович внимательно проследил за его действиями, силясь заглянуть под цветастый платок. В какое-то мгновение он утратил интерес к своему предложению. Книжный лист со строчками узких букв гипнотизировал, отгораживал от всего прочего.
- Подумать дашь? - сказал Козазаев.
- Конечно. Такие вопросы не решаются с наскока. Три дня хватит?
- Пожалуй!
Козазаев поднялся, чутьем поняв, что разговор почему-то не получился.
- Вы, товарищ лейтенант, - Козазаев перешел на «вы», - не сердитесь на меня. Подружка она моя, Варька-то, - кивнул на дверь. - До армии еще дружили. Не война - под одной крышей жили бы теперь.
- Да, да… Понимаю…
Корней Павлович вплотную подошел к солдату. Так и подмывало спросить о бумаге прямо. Снизу вверх глянул в открытые глаза, потом на самокрутку.
С ума сойдешь!
Солдат проследил за его взглядом, понял по-своему.
- Курить?
- Если не жалко.
- Бери, - протянул он кисет.
Корней Павлович вынул сложенную книжкой бумагу, оторвал листок, зацепил щепоть махорки.
- Бийская?
- Она.
Хотел напомнить, что ждет через три дня, но передумал. Вынул из стола желтую полоску от «бычка». Бумага была толстоватая. Такая, свернутая в самокрутку, сильно обжигает язык и нёбо. Свежий лоскут тоже был толстоват и упруг.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В исполкоме не сказали ни да ни нет: без председателя вопросы безвозмездной помощи никто не хотел брать на себя, а председатель уехал в область и когда вернется, - одним попутным шоферам известно. Не каждый день идут некогда бойким трактом машины. Все они теперь там, где нужнее армии. Невоенный народ на гужтранспорт - в таратайки, в санки пересаживается, из стаек и сеней отцовские, дедовские седла из-под рухляди достает. По району председатель в легком ходке да верхом ездит. Вызвали в область, не устоял, тиснулся третьим в кабину расхлябанного почтовика с газовыми колонками у переднего борта.