Однажды поздно вечером в дом постучали. Якитов нырнул за печь, заслонился старой шубой. Вошли двое, судя по тяжелым шагам - в сапогах, спросили, нет ли в доме посторонних.
Женщина молчала секунду. Но Федору показалось, что она молчала вечность. Он даже представил ее острое книзу лицо со вскинутым старушечьим подбородком, повернутое в его сторону, и выразительный взгляд, который точнее слов поясняет, где и чего надо искать.
Ночью он ушел из города. Взял на берегу чужую лодку, перемахнул через Бию. Идти по мосту он не решался. Платный понтонный мост охранялся круглосуточно…
- Сколько вас… таких в горах? - спросил Пирогов, машинально чиркая сухим пером по крышке стола.
- Один, как холерный волк, гражданин начальник.
- Могли бы унести тушу коровы?
- В брюхе сразу две. Изголодался.
- Значит, вы сами увели корову со двора, сами забили ее и дальше несли, не знаю, в животе или на плечах?
- Какую корову, гражданин начальник?
- Вашу собственную.
Якитов наморщил лоб, не понимая, о чем говорит этот человек.
- Путаница тут какая-то, - наконец мотнул он отрицательно головой. - Какая еще моя корова?
Пирогов порылся в столе, достал заявление, положил на краешек.
- Почерк знаете такой?
Якитов не вставая - он сидел на расстоянии шага от стола, вытянул шею вверх-вперед.
- Возьмите в руки, читайте.
Он никогда не видел почерка жены. До замужества она три года ходила в школу, он знал об этом по ее рассказам, к писанию не тянулась и, если случалось посылать открытки родным, просила писать его, а сама садилась рядом или напротив, подпирала кулаком щеку и старательно следила, как он выводит буквы. Чаще вспоминалась она ему именно такой, сидящей напротив - щеку на ладонь, отдыхающая, здоровая, красивая и нежная.
Он знал каждую ее привычку, с закрытыми глазами мог обрисовать позу, когда сидит напротив, или, орудуя у плиты, замирает, чтобы, не разгибая спины, повернуться к нему в пол-оборота, выслушать, ответить.
Он знал каждую ее родинку, мелкую, как весенняя паутинка, морщинку у глаз, даже жесткий волосок, что упрямо вырастал у нее на плече, хотя она старательно и украдкой состригала его.
Но он не знал ее почерка.
Он не получил от нее ни одного письма, ибо за пять лет не разлучался с ней больше, чем на неделю. А письма, которые должны были разыскать его на фронте, так и остались ненаписанными.
Ему пришлось прочесть заявление, прежде чем взгляд его уперся в подпись.
Он сам придумал, как Василиса должна подписываться его фамилией: целый клубок спиралей на подставной ножке «Я».
- Разобрались? - спросил Пирогов.
Якитов немо, немигаючи смотрел то на него, то на заявление. Бледность от висков сползла на щеки - это было видно сквозь щетину и грязь.
- Итак, уточним, брали вы со двора корову или нет?
- На меня что угодно грузить… безответно, - проговорил Якитов. - Я виноват перед вами, гражданин начальник, перед народом стыда не оберусь… Но я не был гадом перед своими детьми.
- Зачем так сильно? Значит, корову не уводили?
- Товарищ командир…
- Ваш командир на фронте воюет. А вы на Элек-Елани.
- Я же сказал вам… Не трогал я… Не трогал.
- Допустим, - Пирогов продолжал чиркать пером по столу. - В Сарапке давно были?
Якитов подумал. Пожал плечами.
- В начале войны. А так пути не было.
- А нынче? В июле?
- Я ж говорю, в начале войны.
- А в Муртайке?
- Мне туда нельзя. Отец там.
- Что у вас с ним произошло?
- Вам-то зачем знать? Это к делу не относится.
- Хорошо. А в Покровке, в Кочевне давно были?
- Не заходил я ни в одну деревню. Меня ж тут всякая собака знает.
- Однако вы не побежали куда-то. Поближе к дому прижались. Видимо, рассчитывали на встречи со знакомыми, родней.
- Куда ж мне бежать было? Здесь я знаю каждую дырку в ограде. Где орех растет, где козел ходит… Здесь не так одиноко… Вы ни когда не попадали так?..
- И не надеюсь в дальнейшем.
- В народе говорят: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся». Я тоже считал, слава богу. Да черт не спит.
Пирогов ручку отложил.
- Вы действительно знаете здесь каждую дырку в ограде?
- Я ж здесь родился и вырос.
Помолчали. Якитов - глядя в пол перед собой. Пирогов - будто изучая его. «Тяжелое это состояние - понимать свое падение, понимать, что нет тебе оправдания. Ни в суде, ни среди людей».
Пирогов не испытывал облегчения оттого, что одно из дел, накопившихся у него, можно считать законченным, ибо, что бы ни говорил Якитов, как ни изворачивался здесь или на суде, факт его дезертирства не нуждался в доказательствах и будет составлять основу обвинения. Он даже поймал себя на мысли, что сочувствует немного Якитову, думая, что для полной справедливости неплохо посадить на скамью подсудимых и того брата или свата.
- Ладно, - Пирогов плотнее запахнул шинель. Его немного знобило. Наверное, от голода. - Подведем итоги на сегодня. Следите за моими словами и, если я что-то не так скажу, поправьте. Тут же поправьте, - обмакнул ручку в чернила, набросал на листе первый вопрос, протяжно произнося его при этом. - К преступлению на Элек-Елани вы не имеете отношения? (Пауза). Корову у Якитовой вы не брали? (Пауза). В деревни не заходили? (Пауза). Скрывались совсем один? (Пауза). Я ничего не перепутал?
Якитов молчал, глядя вниз.
- Я спрашиваю, ничего не перепутано в моих словах? Все, как вы говорили?
- Да.
Пирогов удовлетворенно кивнул, снова обмакнул перо.
- И ни с кем не встречались? Ни разу?
- Нет.
- Подумайте.
- Я знаю, что говорю.
- Тут вы мне перестали нравиться, - Корней Павлович отбросил в сердцах ручку. - Откуда у вас свежий табак? - вынул кисет, отобранный раньше у Якитова. - Табак-то недавно нарублен. Недавно засыпан в кисет. Два дня назад… Будете уверять, что под кедром нашли?
Ниточка эта, с кисетом, была тоньше человеческого волоса. Скажи, Якитов, что нашел, под тем самым кедром нашел, и не докажешь, что это не так. Ведь на горе близ Элек-Елани побывали те, которые машину остановили. Мог же преступник в сутолоке обронить курево.
- Я жду ясного ответа, Якитов.
- Дайте попить.
Корней Павлович неторопливо снял гранатообразную стеклянную пробку с горлышка графина, не выпуская ее из ладони, налил полный стакан воды, подвинул его Якитову.
- Значит, встречались, - сказал негромко, уверенно. - С кем?
Якитов выпил воду.
- Не знаю, - ответил.
- Вот как? То вас все районные собаки знают, а тут не узнали, и он их не узнал.
Якитов снова скосился на графин. Пирогов налил еще половину стакана, придержал в руке.
- Так я очень надеюсь на вас, Федор Григорьевич. Для вашей же пользы.
- Под Сыпучим Елбаном, - не сказал, а выдавил из себя, потянулся за стаканом. Корней Павлович долил его до краев. Но Якитов не стал пить много, только пригубил, поставил на место.
- Зачем вам знать все это? - спросил устало. - Я виноват лишь в одном. Зачем же собирать?
- Нашли?
- Дали.
- Значит, все-таки встречались? Как произошла встреча?
- Неделя тому. Просыпаюсь, мужик рядышком. Ноги калачом, сидит, на меня зенки уставил. Говорит: «Спи, не кусаюсь». Ну я, понятно, вскочил. Скалится: «Плохо дело. Зима на носу, а ты в рубище». Хочу облаять, не могу. Ружье перед ним. А у меня точно судорога в спину, в ноги. И бежать хочу - не шевельнуться. Как вскочил, так и стою бревном. Иди, говорит, покурим. Кисет достает. У меня в животе пусто, а на душе и того пуще. Не курил сколько. Ну, взял… Потом хлеба поел, картошки. К солнцу расстались. Ты, говорит, жди меня каждое утро здесь. Да не очень распространяйся - ружье не регистрированное. Табак оставил, бумагу, кресало вот и утек.