– Разве можно убежать от себя? – спросил Дэн, не оборачиваясь.
– Убежать от себя невозможно. Вы правы. Но можно уйти вперед. И тогда ваше «я», возможно, вас догонит. Все в этой жизни стоит делать не спеша и с удовольствием.
– А умирать?
– И умирать, Даниил, нужно не спеша и с удовольствием. Выбрать день и умереть.
Он раз за разом возвращался к этому разговору, не в силах понять, что же тогда упустил. Что-то очень важное, без чего сегодня почему-то не складывалась жизнь.
– Что делать? – тоскливый вопрос Вадима вернул в настоящее. – Как жить?
– От меня-то что хочешь услышать?
– Ничего, – Вадим рывком поставил бокал.
Ножка хрустнула, и сосудик, наклонившись, так и остался стоять на столе – инвалидом.
Дэну стало его жалко. Он всегда жалел щенков, котят и особенно – неодушевленные вещи. «Мама, смотри! Плюшевый зайка! У него мордочка грустная и лапки нет! Давай возьмем его домой?» – «Даник, ты забудешь о нем через час! Сколько можно? Весь дом в этих мордочках!» Он все равно брал, спасал и через час забывал.
– Ничего, – повторил Вадим. – Думал, будет интересно встретиться, выпить, поговорить. О бабах или еще о какой-нибудь ерунде – кризисе среднего возраста или, чего уж там, духовном просветлении. Мы же друзья.
– Были когда-то. Ты о ней когда-нибудь думал?
– О ком?
– О Саре.
– Ни разу. Как отрезало.
– Ты ее любил?
– Еще по коньяку?
– Давай. Напьешься – лицо проглядывает.
В ожидании заказа Дэн рассеяно крутил на столе вазочку со свежими цветами. Оживился, увидев официантку:
– У вас здесь не кафе, а рай: шиповник в феврале.
– Да хоть в марте! – на безымянном пальце правой руки тускло светилось обручальное кольцо, и от этого рука казалась тяжелой и сломанной. – Из Голландии привезли. Там все есть.
– Все есть в Греции, – холодно поправил Вадим.
– Без разницы. Дальше Купчино не была.
Официантка метнула на стол бокалы, одновременно протерев поверхность тряпкой. На полной груди подскакивал золотой крестик. Сквозь светлые колготки проступали толстые синие вены:
– Еще что-нибудь?
– Вы верите в чудо?
На мгновение задумалась:
– Муж верит. Приду, будет – водка.
– Появляется?
– Иначе убьет.
Собрала грязную посуду, положила счет на щербатое блюдечко и, тяжело ступая, направилась к стойке.
Дэн педантично оборвал лепестки.
– Неужели она не видит?
Вадим посмотрел в окно. В сгущающихся лиловых сумерках розовый куст, облепленный цветами, казался сказочным и неживым. Он словно плыл в метели, и от его вида хотелось либо жить, либо умереть.
Дэн сгреб лепестки в кучку, бросил в пепельницу, поджег:
– Природа совсем спятила. Это единственное, что мне сейчас нравится. Ощущение, что не только я – все вокруг сошли с ума. Вчера аистов видел. Вили гнездо в сугробе. Возле офиса нашел землянику. Спелую. В лесу грибы. На кустах почки зеленые. Люди почти нормальные – вежливые. Улыбаются. В чудеса верят.
– Это глюки, Дэн. Обычные глюки.
– В смысле сначала закусывай, потом завязывай? – Дэн зло усмехнулся. – В том-то и дело, что не глюки, а самая настоящая реальная жизнь. Сумасшедшая. Мир спятил, и чем быстрее ты это признаешь, тем легче будет жить. Без рефлексий. Среди таких же сумасшедших, как ты и я. Вместе оно как-то веселее, спокойнее, что ли. Бежать больше некуда и незачем – сидим, пьем, закусываем, ждем.
– Чего?
– Помнишь, как ты на выпускном вечере клялся, что твоя машина, квартира и женщина будут круче моих? А я всегда знал, что мои квартира, машина и женщина будут в сто раз лучше. И они действительно были лучше. Потом ты взял реванш. Сейчас вроде как делить нечего. У тебя все по высшему классу, у меня все по высшему классу. Жизнь удалась. Ты в Гонолулу был, а эта тетка дальше Купчино не выбиралась. Кому повезло?
– Дурацкий вопрос.
– Вопрос, Вадик, правильный и совсем не дурацкий. Потому что повезло ей, несмотря на твою Гонолулу и еще сорок две страны, о которых, если спрошу сейчас, ты ничего не сможешь рассказать. У савана карманов нет. И с собой, туда, ты свой «бентли» не утащишь, шлюх своих породистых не захватишь. ТАМ все это не имеет никакого значения. ТАМ и ЗДЕСЬ значение имеет только одно – хочется тебе жить или нет. Вот этой бабе, несмотря на то, что денег нет, а муж пьет и бьет, жить хочется. А тебе – такому красивому, успешному – нет. Раньше тоже не хотелось. Ты притворялся.
– Красиво расписал. Как в романе, – процедил Лемешев. – Только одна неувязочка. Что же твоя счастливица роз на снегу не видит?