У немецких националистов до марта 1848 года не было объединяющей идеи. Самым очевидным шагом к обеспечению германских народов своим собственным государством являлось возрождение империи. Но даже если бы она не была официально ликвидирована Наполеоном, оставалась в руках династии, интересы которой были только частично немецкими и которая уже не сумела вселить объединяющий дух преданности в многочисленные народы, населявшие ее территорию. Менее трети империи Габсбургов было включено в Германскую конфедерацию, созданную как свободный союз в 1815 году, и из двенадцати миллионов, вошедших в состав конфедерации, почти половина были славянами. Правители Австрии, с одной стороны, не желали рисковать утратой своих интересов за пределами Германии, став во главе объединения немцев, с другой стороны, чувствовали, что объединенная Германия отодвинет их власть в тень. Более того, истинное объединение потребует отделения германских подданных Габсбургов от негерманских и присоединения к новому государству только первых. Поэтому Габсбурги не желали сами объединять Германию и не намеревались позволить это кому-нибудь другому. Такую позицию они могли рассчитывать сохранить, лишь пока германскому национализму не будет хватать поддержки. Другие германские правители, за исключением разве что короля Пруссии, находились в том же положении. Некоторые из них, как, например, в Баварии, сумели завоевать преданность местного населения, но оно было недостаточно сильным, а их земли недостаточно большими, чтобы обеспечить фундамент для национального государства. Объединенная Германия означала бы конец их собственной независимости. Они могли надеяться лишь на то, что их элита будет в достаточной мере осознавать свои германские качества, чтобы не допустить в свою среду бескомпромиссной оппозиции. Пруссия – другое дело.
Собственно Пруссия (в отличие от Бранденбурга) располагалась за пределами границ Священной Римской империи. Но к 1815 году король Пруссии приобрел так много территорий в Германии, что германское единство стало немыслимым, по крайней мере без ее согласия. Более того, в Силезии и Руре на этих территориях находилось два главных источника угля в Европе. Только лидеры германского национального движения, основываясь на примере англичан и французов (других не было), считали само собой разумеющимся, что национальное государство будет иметь либеральную конституцию, и потому связывали объединение с созданием ответственного представительного правительства. Требование этого, по сути, стало началом давления, направленного на адаптацию германской политической структуры не только к французской, но также к промышленной революции. Zollverein, он же Таможенный союз, созданный в 1828–1835 годах при лидерстве Пруссии (но без Австрии), помог ускорить технологические перемены. Но они почти не затронули провинции Пруссии, расположенные к востоку от Эльбы. Здесь влияние среднего класса было слабым, правящую элиту составляли землевладельцы, офицеры и чиновники, набранные из класса землевладельцев, и, как было видно, культура, которая развивалась, имела иные корни, помимо либеральной индивидуалистической традиции. Либерализм, весьма далекий от привлечения прусской элиты, более того, являлся анафемой для большинства из них. И вместо того, чтобы заплатить соответствующую цену за перестройку своего общества, чтобы стать германскими лидерами, они предпочли ничего не менять. В любом случае они опасались принять курс, заключавший в себе большой риск столкновения с Австрией, остававшейся номинальным лидером германских народов, и с Францией, чье место в Европе не могло не быть ослаблено подъемом сильной единой Германии.
Величайшей ошибкой либералов до 1848 года была неспособность осознать важность наличия в своем распоряжении организованной силы. Она объяснялась не только отсутствием практического опыта, хотя это определенно мешало. Доктринерские теории, позаимствованные в Англии и других странах, породили страх, что любая армия, помимо национального ополчения, станет угрозой для свободы личности. Соответственно, либералы не только не сумели организовать горожан в силу, которая смогла бы противостоять армии короля (хотя этот процесс начался в Берлине в 1848 году), но также они не сумели дать Германии или Пруссии, которые дали бы возможность не обращать внимания на Австрию. В результате демократы были унижены принцами во Франкфурте в 1849 году, а Пруссия оказалась униженной Австрией Ольмюцким соглашением 1850 года. После этого либеральное дело могло вообще развалиться, если бы экономические течения не укрепили средние классы. Впрочем, в любом случае его приверженцев было слишком мало, чтобы взять верх. Историк Зибель в 1863 году писал, что «прусские министры имели деньги и солдат и старую административную систему с изобилием реакционных сил; что касается нас, у нас вообще не было материальных сил, а значит, мы никак не могли добиться быстрого успеха…Нельзя найти ни одного человека в Пруссии, который не посчитал бы любую мысль о насилии глупой и преступной, поскольку она немедленно подавлялась».