Король Вильгельм был не только спасен от такого предназначения, но и через восемь лет возвысился до положения германского императора. Человеком, по большей части ответственным за эту трансформацию, был, разумеется, гений-невротик с рыжими усами по имени Отто фон Бисмарк. Тейлор писал, что «он был высокообразованным искушенным сыном высокообразованной матери из среднего класса, всю жизнь маскировавшимся под своего тупоголового отца-юнкера». Он был достаточно прозорливым, чтобы признавать неизбежность единства Германии в той или иной форме, и что перед Пруссией стоит вопрос не о том, надо ли это делать, а как это делать. Не желая принимать условия кого-то другого, он произвел серией импровизаций то, что, по сути, было захватом Германии Пруссией. В войне 1866 года, с помощью стратегических талантов Мольтке и перестроенной прусской армии, он преодолел сопротивление Австрии объединению Германии при лидерстве Пруссии, а в войне 1870 года – сопротивление Франции. Он приложил усилия, чтобы эти войны остались местными, и не позволил им перерасти в европейский конфликт. Но в дополнение он поставил Пруссию в положение, когда она больше не могла отказываться стать лидером Германии и в котором ни другие принцы, ни либералы не могли отказаться принять прусское господство. Исключение австрийских немцев из объединенного германского государства в любом случае увеличило шансы этого государства на доминирование в нем протестантского севера, а не католического юга, что помогло успокоить прусские страхи. Наконец, в 1866 году была написана конституция Северогерманской конфедерации, которая после адаптации в 1871 году стала конституцией Германской империи. Бисмарк сотворил компромисс, который дал всем группам большую часть того, что они желали и считали для себя приемлемым. Тем не менее довольно трудно рассматривать этот эпохальный результат, не думая о воле случая и прихоти судьбы. Когда рождается гений, он почему-то, как правило, действует на стороне консерваторов. Если бы у либералов в 1848 году были Бисмарк или Ленин, мир мог бы стать совершенно другим. Но неужели отсутствие подобного человека объясняется только случайностью наследственности? Или в культурном климате Германии было что-то, делавшее невозможным для реалиста стать либералом?
Самой очевидной из перемен 1871 года было провозглашение короля Пруссии германским императором. Но это продвижение сделало его только старше, но не главнее, чем другие германские принцы. «Император – не мой монарх, – говорил вюртембергский политик. – Он всего лишь командир моей федерации. Мой монарх в Штутгарте». Многие действительно считали, причем не без некоторых законных оснований, что принцы подчинены скорее империи, чем императору, и в первую очередь федеральному совету – бундесрату. В этот орган, который заседал при закрытых дверях, каждое правительство отправляло делегацию, пропорционально своей важности. Хотя все голоса каждой делегации учитывались, они голосовали блоком (как в коллегии выборщиков на выборах президента США). Из 58 членов было 18 выходцев из Пруссии, шесть из Баварии и по четыре из Саксонии и Вюртемберга. Поскольку ни одно предложение по изменению конституции не могло пройти, если против было подано четырнадцать голосов, такая система давала или Пруссии, или южногерманским государствам, действовавшим вместе, гарантию против реформ, которые они не одобряли. Требовалось согласие бундесрата до того, как законодательный акт передавался в рейхстаг, и с ним велись консультации по всем важным вопросам внешней политики, включая объявление войны.
Существовало намерение сделать бундесрат правящим органом империи. Если так, оно осталось неосуществленным, и совет быстро утратил влияние. В 1914 году его поставили в известность уже после объявления войны. Власть все больше переходила в руки его председателя, имперского канцлера, который одновременно являлся министром-президентом Пруссии, главой прусской делегации. Там не было имперского кабинета министров, как его понимали в Британии. Государственные секретари иностранных дел, внутренних дел, финансов, правосудия, почты (а позднее военно-морского флота) считались чиновниками, подчиненными канцлеру. Не было федерального военного министра. Прусский военный министр выступал как председатель комитета по вооруженным силам бундесрата и в федеральном парламенте выступал от его имени. Все потому, что прусская армия оставалась напрямую подчиненной королю, хотя в ней были и войска из некоторых других регионов. Армии Баварии, Саксонии и Вюртемберга сохранили разные степени независимости, хотя император мог перевести офицера из любой из них в прусскую армию, независимо от желания этого самого офицера. Прусская палата лордов и парламент – ландтаг – оставались неизменными. Голоса на выборах в ландтаг зависели от богатства голосующего, что обеспечивало большинство имущим классам. Прусские министры иногда совмещали свою работу с обязанностями соответствующего имперского госсекретаря (канцлер всегда был министром иностранных дел Пруссии, и внешняя политика Пруссии ограничивалась ее отношениями с другими государствами империи).