К сожалению, положение, в котором принцесса оказалась, достигнув восемнадцатилетнего возраста, требовало совершенно других качеств, которых у нее не было. Отец решил сделать ее инструментом поворота Пруссии к либерализму. Пруссаки давно подозревали, что такие планы существуют. Бисмарк, на вопрос, что он думает об этом браке, ответил, что, если принцесса сумеет оставить англичанку дома и стать пруссачкой, она может стать благословением для принявшей ее страны. Только именно этого принцесса не могла сделать, не отказавшись от принципов, на которых она была воспитана. Несмотря на все свои добрые намерения, она стала пруссачкой в Англии, но осталась англичанкой в Пруссии. Ее сын спустя семьдесят лет писал: «Она прибыла из страны, в которой было мало общего с континентом, которая веками жила сама по себе и двигалась собственным курсом. Ее традиции были совершенно не такими, как в стране, куда она прибыла. Пруссаки не были похожи на англичан. У них другая история и другие традиции. Их государство развивалось не так, как английское. Они – европейцы. У них другая концепция монархии и класса. Классовые различия совсем не такие, как в Англии… Моя мать с пламенным энтузиазмом принялась создавать в своем новом доме все то, что, согласно ее английскому обучению, взглядам и убеждениям, было необходимо для национального счастья».
Свадьба, состоявшаяся 25 января 1858 года, в «гороховом супе»[3], уже сама по себе была оскорблением прусской гордости, поскольку никогда раньше ни один кронпринц не женился за границей. Но королева Виктория даже слушать не стала предложения провести бракосочетание в Берлине. Прибыв в свой новый дом с великолепным приданым, в котором были такие вещи, как двадцать пар резиновых сабо и два ящика губок, принцесса нашла, что в бережливости прусского двора очень многое ей не по вкусу. Хотя она и ее супруг были помолвлены два года, никто даже не подумал подыскать им дворец. Они провели первые зимние месяцы в старом берлинском замке, который, хотя и был превосходным образцом архитектуры барокко, оставался необитаемым после того, как в нем умер Фридрих Вильгельм восемнадцатью годами раньше. Комната, в которой он испустил дух, согласно германской традиции, осталась нетронутой, и только через нее принцесса могла пройти из своей спальни в будуар. Никаких изменений нельзя было вносить без разрешения Фридриха Вильгельма IV, который становился все более эксцентричным. Принцесса постоянно жаловалась на немецкую обувь, отсутствие ванн, тонкость серебряной посуды и скучный этикет. Как-то раз она сказала Бисмарку, что в одном только Бирмингеме серебряной посуды больше, чем во всей Пруссии. От привычки пристрастного сравнения отказаться трудно. Много лет спустя она сказала британскому дипломату, который по дороге к ней потерял шляпу: «Бедный сэр Эдвард! В этой стране вы не сможете купить другую!» Примерно в это же время она велела сыну говорить тише. «Немцы имеют дурную привычку говорить слишком громко!» Она выносила суждение по любому вопросу и находила все прусское хуже английского и Англию продолжала называть своим домом. Тот факт, что ее предпочтения зачастую оправданы, не делал их популярными.
Через два месяца после свадьбы принц-консорт явился навестить дочь. Спустя два месяца он прибыл снова в сопровождении королевы, трех министров и барона Стокмара. Впечатление, что Англия пытается управлять Пруссией, вызвало такое же противодействие, как если бы Пруссия попыталась управлять Англией. Также немцам не следовало знать о длинном меморандуме, посвященном преимуществам закона о министерской ответственности, составленным так, чтобы устранить опасения прусского двора в отношении целесообразности такой меры, которое принцесса отправила отцу в декабре 1860 года. Убеждение, что женщины не имеют права голоса в политике, твердо укоренившееся в Пруссии, она мимоходом отвергла, как ошибочное. Она писала мужу: «Управлять страной – не то дело, которое должны делать король и несколько привилегированных личностей и которое не касается остальных… Наоборот, право и священная обязанность индивида и всей нации – участвовать в управлении. Традиционное образование, которое доселе получал принц в Пруссии, не удовлетворяет современным требованиям, хотя ваше, благодаря заботе вашей любящей матери, было лучше, чем у других…Но вы, однако, когда мы вступили в брак, не были знакомы со старыми либеральными и конституционными концепциями. Какие гигантские шаги вы с тех пор сделали!»