Дона была простой личностью, лишенной воображения, почти без интеллектуальных интересов и без талантов. Принцесса Радзивилл утверждала, что это хорошая, дружелюбная женщина, которая никогда не читает газет и понятия не имеет, что происходит в политике. Дейзи фон Плесе считала ее «милой, но глупой».
«Одежда и женщины – единственное, о чем она могла говорить, поскольку это было единственное, что она знала и понимала. Только она, одна фрейлина, я и дети. На ней было шифоновое платье с длинным шлейфом, большая уродливая шляпа, украшенная перьями. Такого же типа одежда была на ней во время ужина на Гогенцоллерне в Киле, вместо простого платья для яхтинга…Для женщины, занимающей такое положение, она была полностью лишена живости ума, понимания, собственных мыслей. Она как хорошая спокойная корова, у которой есть телята, – она медленно жует траву и думает о чем-то своем. Я часто смотрела ей в глаза, надеясь увидеть в них проблеск хотя бы чего-то, пусть даже только удовольствия или грусти. Но они были абсолютно пустые, стеклянные».
Более умные сестры редко бывают непредубежденными свидетелями; и в Берлине в консервативных кругах Дону считали «отличной женщиной». Одна из приближенных кронпринцессы сказала, что она жила среди сельской знати и потому располагала сведениями о настоящих корнях нашей силы. Ее свекровь поняла намек. Вильгельму с ней было скучно; он находил компанию только с ней одной крайне утомительной. Решив, что женщина никогда не будет доминировать над ним, как над его отцом, он выказывал достойное сожаления отсутствие предупредительности к ней, когда речь шла о мелких вопросах. Но Дона оставалась преданной ему и старалась не упускать его из виду. Она была палачом стабильности в его беспокойном мире, и, помимо того, что в 1882–1892 годах подарила ему шесть сыновей и дочерей, делала все возможное, чтобы подарить ему покой. Она даже поставила на его стол лампу с абажуром, на котором написала синими буквами: «Тот, кто возобладает над собой, побеждает». Хинцпетер, познакомившись с ней, выразил облегчение. По его мнению, отныне рядом с Вильгельмом будет тот, кто понимает его и симпатизирует его слабости. Дона писала Гогенлоэ: «Несмотря на то что [кайзер] обладает исключительными талантами и я, как его жена, с гордостью утверждаю, что в Европе больше нет такого талантливого монарха, он еще очень молод, а в юности человеку свойственно действовать спонтанно».
Более того, способность Доны держать Вильгельма в руках усилилась благодаря тому, что она могла удовлетворять его сексуальные аппетиты. Нет никаких оснований сомневаться в утверждении Бисмарка, что они были велики. Женщины всегда окружали кайзера. Он не мог обходиться без женского внимания и понимания. Он был чрезмерно строг с сыновьями, но безбожно баловал свою единственную дочь. Его отношения с друзьями-мужчинами, такими как граф (позднее князь) Эйленбург, всегда содержали эмоциональный элемент. Он часто щипал молодых людей за щеки и шлепал ладонью по заду. Тем не менее, хотя подобные привычки у правителя достойны сожаления, едва ли их можно считать доказательством извращений. Полное отсутствие каких бы то ни было доказательств его супружеской неверности представляется весьма примечательным, тем более учитывая число людей, которые хотели бы поймать его на грехе. Любые возможные отклонения, безусловно, сильно расстроили бы Дону, поскольку она была глубоко религиозна и нетерпима в вопросах нравственности и много внимания уделяла строительству церквей. Отправившись с визитом к папе, она надела шляпу вместо привычной мантильи. Она настояла на увольнении управляющего берлинскими театрами за то, что он разрешил актрисам появляться на сцене весьма скудно одетыми. По ее требованию «Саломея» Штрауса была снята с репертуара за богохульство. Хотя она не слишком активно вмешивалась в политику, ее взгляды были традиционными, а влияние направлено против инноваций. Она считала либерализм предательством, тарифы – необходимостью, а Британию – гибельной угрозой. Ее супругу часто приходилось себе напоминать, что она выросла в Примкенау, а не в Виндзоре. Со временем, когда не стало других советников, Вильгельм сделался зависим от нее. Он был уверен, что Дона всегда даст ему совет, хотя мог сомневаться в ее мудрости. Это было неудачей и для него, и для Германии, но Вильгельм был бы последним, признавшим это.
Дона прибыла в Берлин для бракосочетания в пятницу 25 февраля 1881 года и на следующий день с помпой въехала в город. У Бранденбургских ворот ее встретили стаи белых голубей. Единственную раздражающую ноту внес некий рекламный агент, который умудрился разместить в процессии рекламу швейных машинок «Зингер». Свадебная церемония прошла воскресным вечером, и за ней последовало традиционное факельное шествие в Белый зал, где тридцатью годами позже Вильгельм объявит рейхстагу, что Германия вступила в войну. Сначала новобрачный, сопровождаемый пажами с канделябрами в руках, провел каждую принцессу по залу, чтобы они поклонились императору и императрице. Затем выбранный мужчина провел по тому же маршруту новобрачную, и далее последовали все королевские особы. К тому моменту, как была сделана сотня кругов по залу, собравшиеся гости, вероятно, валились с ног от усталости и скуки. После этого новобрачная удалилась и послала гостям свою «подвязку». Этот плутовской обычай сохранился с древних времен, но теперь подвязку заменила белая атласная ленточка, похожая на книжную закладку, с вышитыми инициалами, короной и датой. На следующий день был банкет и представление «Армиды» Глюка. Только в среду новобрачные смогли покинуть мероприятие, да и то они не уехали дальше Потсдама.