В Германии, напротив, предварительные условия для такого развития событий отсутствовали. Развитие новых торговых путей, принесшее такую выгоду Британии, превратило Германию в экономическую тихую заводь, причем как раз в то время, когда средние классы могли стать господствующей политической силой, как они уже были господствующей экономической силой в Центральной Европе. Жизни и собственность не были в безопасности, правосудия было трудно добиться. Численность населения снижалась, а не росла, торговля чахла, а вместе с ней и торговые классы. Понимание общих интересов, чувство, что человек является хозяином своей судьбы, вера в способность контролировать окружение – все это отсутствовало. В то время как Британия вступала в самый замечательный период своего развития и ее связи распространялись по всему миру, Германия находилась в стагнации. Последствия оказались далекоидущими.
Германии потребовалось столетие, чтобы прийти в себя после Тридцатилетней войны (1618–1648). Для этого периода характерным было иностранное, в первую очередь французское, вмешательство в политику, а итальянское влияние господствовало в культуре. Это был период деспотичного правителя, которого поддерживала армия наемников, – необходимый эпизод в восстановлении общественного устройства, хотя едва ли вдохновляющий. Среди основных забот правителя можно назвать религиозные взгляды подданных. Раздоры, вызванные влиянием религии на политику, были усмирены тем, что оказались отданными «на откуп» отдельным частям государства. Правда, это решение увеличило различия между разными частями Германии. На севере и востоке, где господствовали протестанты, религия была ограничена личными отношениями индивида с Богом, и ее влияние на отношения между людьми не приветствовалось. Результатом стало личное благочестие, а не христианские действия. Такая атмосфера больше благоприятствовала музыкантам, чем социальным реформаторам. На юге и западе католицизм восстановил свое влияние. Этому способствовала верность Габсбургов римской вере и желание торговых городов, сражавшихся за жизнь против переноса торговых путей на Северное море и в Атлантику, сохранить любой ценой связи со Средиземноморьем. Тем самым эти части Германии оказались на орбите Контрреформации, по мере того как это движение распространялось из Испании и Италии через католическую Европу. Оно принесло с собой искусство барокко.
За исключением Пруссии, ни одно из германских государств не достигло успехов, способных вдохновить своих подданных (большинство из которых не только не участвовали, но и не имели никакого отношения к правительству), вселив в них чувство гордости за свою страну и преданности ей. Средние классы оставались слабыми и состояли по большей части из чиновников, учителей и клерков, а не из купцов и тем более промышленников. Между тем именно в этих кругах появились первые признаки национального возрождения, принявшие форму академического протеста против французского космополитизма, восстановления ценности германской учености и германского культурного наследия. Общий язык и общая история, два величайших наследства, оставленных средневековой Европой современной Германии, постепенно начали признаваться важнейшими связями, объединяющими жителей множества политических образований, на которые раскололась территория государства. Глядя на мир вокруг них, эти жители регионов, достигших некоторого уровня национального самосознания, видели, что в других местах узы языка и культуры стали краеугольными камнями самых успешных политических сообществ. Во Франции и Британии (и в меньшей степени в Испании, Голландии и Скандинавии) национальные чувства выросли спонтанно, как лояльность гомогенной социальной структуре, которая развилась под властью прочного центрального правительства и принесла самый высокий уровень процветания, который когда-либо видел мир. Немцы постепенно стали понимать, что, поскольку у них есть общий язык и культура, целесообразно иметь и общее правительство, отсутствие которого и есть главная причина их невыгодного положения. Таким образом, немецкий национальный дух рос сознательно, базируясь на намеренной имитации того, что совершенно ненамеренно имело место в других местах, и черпая эмоциональный импульс из недовольства контрастом. Во Франции и Британии факты предшествовали и формировали основу теории. В Германии теория была принята в готовом виде интеллектуальной частью населения и стала идеалом, к которому требовалось изменить и приспособить факты. Из этого положения всего лишь один шаг до чувства, что судьба обошлась с Германией плохо и потому эту судьбу следует изменить насильственным путем. Немецкий историк Трейчке жаловался на отсутствие «солнечного света» в немецкой истории и считал, что средневековое германское имперское величие растаяло, как «сон в летнюю ночь».