Выбрать главу

 

Межазия за пределами азиатизма

Сосредоточение внимания на книгах на азиатских языках не означает, что эти произведения возникли в чистом межазиатском вакууме, незапятнанном европейскими идеями. Ожидать этого означало бы стать жертвой сохраняющейся иллюзии замкнутой в себе Азии, соблазнительной привлекательности азиатизма. Вместо этого, внимательно изучив конкретные тексты, мы увидим разнообразие позиций по спектру информационной и дискурсивной независимости. Некоторые авторы использовали только данные и концепции, почерпнутые из предыдущих работ на своем или других азиатских языках (или, чаще всего, из своих непосредственных наблюдений). Другие авторы черпали многие из своих объяснительных концепций или наборов данных из предыдущих европейских исследований, а также частично или полностью переводили востоковедные тексты. Эта запутанность отражала как происхождение самой идеи "Азии", так и материальную взаимосвязь континента через инфраструктуру империи. Эта связь с европейскими источниками (а иногда и прямая опора на них) также указывает на информационную асимметрию между подробными, основанными на языке европейскими исследованиями азиатских культур и тем, что мы будем рассматривать как более косвенные и иногда викарные исследования, созданные на самих азиатских языках.

Несомненно, отчасти это было продуктом колониализма, как показали бесчисленные исследования ориентализма. Но дело не только в этом. Если серьезно отнестись к книгам, которые азиатские авторы писали на своих родных языках, мы увидим, что они были далеко не просто дискурсивными пленниками империи. Взгляд не только на Индию, но и на такие регионы, как Иран, Афганистан и Османская империя, а также на угасающую империю Цинского Китая и поднимающуюся империю Японии, поможет нам считаться с более сложными соотношениями и отношениями власти. Более того, как показали недавние исследования обмена идеями между европейскими востоковедами и азиатскими интеллектуалами, пишущими на своих языках, информационная асимметрия не обязательно тождественна информационной зависимости. Как многие востоковеды писали свои книги с помощью азиатских ученых, так и другие азиатские ученые для своих собственных разнообразных целей использовали европейские работы. В то время как европейская идея "Азии" стала концептуальным подспорьем для антиколониальных азиатов, европейские знания об Азии стали ресурсом для гораздо большего числа азиатских авторов, чьи цели варьировались от врожденного любопытства к другим культурам до коммерческой выгоды на процветающем рынке книг на жаргоне.

Механизмы, с помощью которых европейцы приобретали знания об азиатских обществах и культурах, были изучены в огромном количестве научных работ. Зародившись в литературоведении, одно из направлений этой науки подчеркивает "дискурсивные" и "репрезентативные" аспекты такого ориентализма, выделяя важность тропов, стереотипов и более крупных схем для изображения и даже усугубления инаковости. Другое направление исследований рассматривает "информационную" основу знаний, способствующих европейской экспансии, фокусируясь на методах сбора данных и использовании местных информаторов для установления фактов на местах - с разной степенью точности. В последующих главах выводы из обеих этих отраслей исследований о том, как формируется знание - текстово-репрезентативной и информационно-институциональной - помогут нам очертить границы и пределы межкультурного знания, созданного самими исследователями Азии, когда они созерцали огромный континент, связанный европейскими империями.

Реконструируя этот процесс открытия, мы не только проследим масштабы понимания по тому, что было (и что не было) понято о различных регионах; мы также выявим основные механизмы понимания по паровым путям, издательствам, лексикографическим инструментам, переводам, организациям и институтам (или их отсутствию), которые помогали (или мешали) различным писателям, пытавшимся узнать о других регионах и затем представить свои выводы читающей публике. Мы увидим самых разных людей - миссионеров, студентов, солдат, журналистов, торговцев и учителей, которые писали книги, переводы или статьи, чтобы расширить осведомленность общественности о ранее малоизвестных регионах и религиях.

В конечном итоге в центре внимания окажутся эти люди, забытые "первооткрыватели", и книги, изданные ими на Ближнем Востоке и, в особенности, в великом информационном центре Индии. Рассматривая печатные книги и журналы на урду, персидском, арабском, гуджарати, османском, а иногда бенгальском, японском, бирманском и других языках, мы попытаемся реконструировать то, что широкая читающая публика знала - или хотя бы потенциально могла знать - о других частях Азии. Это позволит нам заглянуть за пределы того, что было известно более узким англоязычным, русоязычным и франкоязычным элитам колониальной Индии, независимой Османской империи, Ирана и Афганистана, которые, к лучшему или худшему, имели более легкий доступ к европейским знаниям об Азии.

Поскольку объем и надежность любой области знаний зависят от ее способности постепенно интегрировать результаты исследований множества исследователей, разделенных во времени или пространстве, мы также рассмотрим механизмы распространения результатов отдельных азиатских исследователей среди других заинтересованных сторон, которые могли бы оценить - принять, отвергнуть или изменить - эти отдельные открытия и тем самым развить их. Легко понять, что грамотность на общем и желательно печатном языке является основной предпосылкой для такого коллективного и кумулятивного развития. Но сложные совокупности знаний требуют не только этих коммуникативных основ. Они также требуют определенной формы коллективной организации, даже институционализации, будь то научные общества, надежные источники финансирования, общие журналы, системы повышения квалификации или общий доступ к таким инструментам исследования, как словари и грамматики. Следуя за нашими индийскими и ближневосточными исследователями в их прямых или кресельных путешествиях через Бенгальский залив и далее в Японию и Китай, мы должны помнить об этих более масштабных проблемах. Ведь, как мы увидим, тот факт, что многие люди писали книги о других регионах Азии, не привел автоматически к созданию научных обществ или других институтов, особенно когда престижные колониальные учреждения, такие как Азиатское общество в Калькутте (и Токийская школа иностранных языков), привлекли некоторых из самых талантливых азиатских ученых в свою собственную институциональную орбиту.

Несмотря на относительную нехватку организаций и институтов, способствующих межазиатским межкультурным исследованиям, существовал один важный механизм, который был доступен всем авторам, которых мы рассмотрим. Это печатная публичная сфера, возникшая в XIX веке, когда печатные технологии впервые были освоены местными жителями на Ближнем Востоке, в Юго-Восточной Азии и Индии, что позволило им распространять свои находки среди гораздо более широкой аудитории. Публичная сфера" может быть определена как "социальное пространство, в котором выражаются различные мнения". Это помогает нам понять, как массовое распространение печати на азиатских языках, которое мы увидим в портах приморской Азии, создало арену конкурирующих нормативных претензий. От Калькутты до Рангуна, Сингапура и, в конечном счете, до Шанхая и Иокогамы, порты служили центрами печати и распространения книг, журналов и газет на все большем разнообразии местных языков. Будь то урду, бенгальский, гуджарати, китайский, японский, бирманский, малайский или даже тайский, новые печатные жанры и соответствующие формы упрощенной "простонародной" прозы радикально расширяли как социальный, так и географический охват письменной информации о других азиатских регионах, религиях и культурах, а также их репрезентации. Но, будучи пространством конкурирующих норм, морская публичная сфера также позволяла печатать и распространять разногласия и споры - тексты, которые, как мы увидим, бросают вызов случайным утверждениям об азиатском единстве.

Хотя в Китае и Японии техника блочной печати была разработана за много веков до этого, за исключением еврейских и христианских общин и одного первопроходца-мусульманина в Османской империи, доколониальная печать никогда не развивалась на языках Западной, Центральной и Южной Азии. Но примерно с 1830 года, особенно под влиянием христианских миссионеров, печать широко распространилась по всей Азии, даже вытеснив традиционные методы блочной печати в Китае и Японии. В то время как порты Йокогамы, Шанхая и Стамбула стали крупными центрами печати, наряду с такими внутренними городами, как Тегеран и Кабул, именно порты колониальной Индии - Калькутта и Бомбей - стали крупнейшими многоязычными центрами новой публичной сферы Азии, основанной на печати.