Татьяна уже передвигалась с большим трудом, но накидала мне советов по выбору мебели:
— Наш фургон не бери. Пусть тебе сами доставляют. Иначе получится, что грузчиков будет всего два человека, и для ускорения работ своих людей придётся выделять.
На следующий день я согласно схеме, нарисованной Татьяной, поехал покупать мебель. Для гостиных и столовой подберу позже что-нибудь элитное. Мне бы несколько спален наполнить, кабинет свой обставить да постельного белья прикупить.
В середине февраля особых дел у нас не было. Канатной дорогой мы не могли заниматься по причине погоды. Вагончики ещё не готовы, с остальным более-менее разобрались. Фалулей покидать особняк вообще отказывался. Раз уж он открыл секрет порталов Татьяне, то намеревался отправить жену рожать в Цареморск.
Вернулся Кирилл, рассказал, что у Высоцких полный дурдом. Евдокия всем мозги компостирует. Тётки уже воют от её капризов. Боярин Сабуров с дочерью не общается, мать ей тоже не звонит, вот она и отрывается на Высоцких.
— Ходит целыми днями нечёсаная в одной нижней рубашке, — жаловался Кирилл. — Я тебе здесь в особняках помогать пока не могу. Мне там нужно быть и следить за Евдокией.
Собственно говоря, мне никакая помощь и не требовалась. По объявлению я нанял парочку слуг. Семейная пара, где муж повар, а жена готова была работать служанкой, меня вполне устроила. А уж после принудительного промывания мозгов я был уверен в преданности этих людей. Моих секретов не расскажут и работать будут хорошо. Катерина Ивановна теперь следила за жилыми комнатами, и я решил, что пора окончательно перебираться от Фалулея в свой особняк. Ему там скоро не до меня станет. Вернее, уже не до меня. Друг решал вопрос, сколько требуется нянек и нужно ли на всякий случай кормилицу заказать?
— Татьяна волнуется. Пойдём мы уже в Цареморск, — сообщил Фалулей в конце второй недели весны.
— Позвонишь мне первому, когда Татьяна родит, — потребовал я.
Но первым позвонил Кирилл.
— Не мог бы ты прийти? — всхлипнул он в трубку, и я тут же сорвался с места, сообразив, что у друга серьёзные проблемы.
Порталом в дом на руднике, вторым — в тайный выход в шкаф, и вот я уже в знакомом помещении спальни. Кирилл меня ждал и выглядел не совсем хорошо.
— Что? Что-то случилось? — предположил я о возможных проблемах.
— Евдокия умерла, — прошептал Кирилл и прислонился лбом к моему плечу.
— Как умерла? — не поверил я, ошарашенный таким заявлением. — У вас же вся семья лекари.
— Ребёнок с сильной магией, давно её выжигал. Я же не отец и помочь, перебросив на себя его силу, не мог.
В том, что «Ярило» погиб в той круговерти огня, мы были уверены. Иначе б он давно засветился в доме Куракиных. Да и толку в том, выживи он? Не думаю, что даже в такой сложной ситуации кто-то пригласил бы любовника Евдокии облегчить её состояние. Скорее всего, прибили бы парня, и всё закончилось бы тем же.
— Евдокия в последние дни сама не своя была. В комнате всё разгромила. Детскую люльку в окно выкинула, ну и рожать сразу стала, — поделился Кирилл событиями последних часов.
— А малыш жив? — вспомнил я о ребёнке. — Кто хоть родился?
— Мальчик, — ответил Кирилл. — Живой. Глава рода сейчас решает, кому его по-тихому отдать.
— Как это «отдать»? — оторопел я от очередной новости. — А Сабуров?
— Ему о смерти Евдокии ещё не говорили, — всхлипнул друг. — Сидят вон, решают… Боярин внука не возьмёт. Иначе начнутся вопросы, почему у Высоцких не оставили. Для посторонних людей он же мой сын, — еле слышно произнёс Кир и завыл.
— Понятно всё с вами. — Я потёр ладонями лицо, всё больше очумевая от ситуации в целом.
Кирилл — продукт местного общества и считает все решения глав родов правильными. О Евдокии искренне горюет, а малыш ему чужой. Почему же у меня так паршиво на душе? Вначале язычники чуть не угробили Евдокию, затем эти родовитые носом крутить стали. Согласен, что наворотила девица дел немало, но и подкинуть кому-то ребёнка как безродного щенка не по-человечески.
Кирилл что-то ещё хотел сказать, а я уже нацепил на себя отвод глаз и вышел в коридор. Вернулся почти сразу по той причине, что не знал, где малыш.
— Проведи к ребёнку, — потребовал я у Кирилла, не снимая невидимости.
Он моим выкрутасам ничуть не удивился, скорее всего решил, что я проявил любопытство.
— Евдокия внизу, в малой семейной лекарской, — тихо рассказывал он, идя по коридору. — Малыш должен быть там же, если ещё не унесли.